А к тому, кто убивает первую птицу-дозорного, переходит её титул, и он становится Королём Олушей на всё оставшееся до возвращения домой время.
Вся команда подползла так близко, как только можно было, не потревожив стаю. Первым птицу-дозорного заметил мистер Дон – она устроилась на крутой чёрной скале, отвесно вздымавшейся за Навесом. Троном Королю Олуше служил каменный перст, выступающий вверх из широкого уступа. Куилл сменил башмаки на носки для лазания – тёплые, колючие и с толстой подошвой, но не настолько толстой, чтобы он не мог чувствовать ступнями камни. Он снял отцовскую куртку – она была ему великовата, рукава скрывали кончики пальцев и могли захлопать на ветру – и передал Мурдо. Потом начал карабкаться по скале вверх.
Сначала он лез так, чтобы впечатлить своими умениями оставшихся внизу мальчишек. Но в подъёме по любой скале наступает момент, когда одна ошибка уже перестаёт грозить простым шлепком о землю и смехом товарищей и начинает – переломанными костями, сломанным черепом и постелью на кладбище. Так что вскоре Куилл рассчитывал каждое своё движение, замирая, когда поднимался ветер, отдыхая, когда икры ног сводило. Он подбирался к Королю Олуше по диагонали. Чтобы застать его врасплох, Куиллу придётся проползти по скале совершенно незамеченным.
В какой-то момент, нащупывая рукой опору, он положил ладонь на брошенное чаячье яйцо, и его тухлое содержимое взорвалось, забрызгав ему волосы и испачкав рукав.
– Я до тебя доберусь Твоё Величество, – прошептал Куилл и, чтобы выбросить из головы, что волосы у него унизительно измазаны яйцом, вообразил себя Одиссеем, выбирающимся из деревянного коня, чтобы захватить Трою.
Эту историю ему рассказала Мурдина – историю из другого, далёкого времени и места. Куилл едва понимал, что она толкует о городских стенах, сандалиях, греках и троянцах: это была часть её мира большой земли, образованного мира. Но история понравилась ему именно потому, что, как и Мурдина, она была странной и волнительной. Мурдине, несмотря на то, что приехала она ненадолго, было искренне интересно узнать побольше о Хирте, её людях, обычаях и жизненном укладе. Она восхищалась храбростью птицеловов – быстро поняла, насколько это опасно – и говорила, что тот, кто лезет в самую гущу беспощадных клювов и громадных костлявых крыльев, должен быть настоящим смельчаком… Наверное, вернувшись домой, он сможет рассказать ей, что взял птичью Трою. Что она ответит? Какое выражение будет на её лице?
Но когда Куилл был только на середине пути, Король Олуша издал крик и встал во весь рост, расправив хлопающие крылья – словно дирижировал хаосом. Пять тысяч птиц взвились в небо. Куилл же не?.. Он же не сделал ничего, чтобы?.. Грозовая туча поднимающихся вверх птиц осыпала его каплями. Он совершенно замер, хотя, казалось, уже ничего нельзя было исправить. Птица-дозорный покачнулась, подпрыгнула и взмыла вверх, вопя «Чужак!».
Из расщелины в скале рядом с головой Куилла внезапно вылетела стайка тупиков – будто маленькие огненные шары в него швырнули. Но Куиллиам не шелохнулся. Ни один его мускул не дрогнул, он просто крепче вцепился в утёс – во многом потому, что не знал, что делать. Он опустил лицо, защищаясь от клювов тупиков… и увидел, что потревожило Короля Олушу.
Через колонию вразвалку шагала огромная чёрная птица с белой грудью. Даже по сравнению с крупными крыльями олуш она казалась громадной. Её крючковатый тяжёлый клюв будто бы лишал её равновесия, потому что она то и дело задевала коротенькими крылышками камень, гнездо или олушу, чтобы не упасть. Когда птица посмотрела на Куилла – а казалось, что она действительно смотрит прямо на него – большие белые круги вокруг её глаз напомнили ему маску.
Бескрылая гагарка. Наверное, по ошибке приплыла в чужую колонию и забрела на территорию олуш, ища своих. Не умея летать, она не могла выбраться отсюда быстро, только расчищать себе путь массивным клювом и телом. Куиллиам с восторгом наблюдал, как величественная «морская ведьма» потешно расхаживает по берегу: вот она стоит по пояс в олушах, а через минуту все олуши взмывают ввысь, и она остаётся одна, покинутая и растерянная. (На берегу бескрылые гагарки предпочитают жить бок о бок друг с другом: одиночество им чуждо. В их языке нет слова, означающего «одна гагарка».)
