М.К.
Слава Богу, я никогда не был и точно никогда не стану продуктом перестройки. Я — продукт советской системы, той закваски. В этом не вижу никакого негативного: ни текста, ни подтекста.
Выстраданные нашими предками за тысячелетия христианские принципы в большинстве сохранились в народе и в советское время. Например, чувство коллективизма, потрясающее чувство родины. Все испытывали его. Да, были отщепенцы, предатели, они бежали куда-то. В каждой стране могли быть такие. Но это ничтожное меньшинство, а подавляющее большинство были патриотами страны, любящими ее, гордящимися ее историей, культурой. В советском обществе были сильны христианские основы, уважение к старшим, например.
Кстати, это естественное право, которое возникло до христианства — право старшинства, право первородства, право на жизнь. Из этих прав выросла вся юриспруденция — из естественных прав. В древнем Риме естественное право, например, распространялось и на животных, на рыб и птиц.
В советское время эти естественные права, если и подавлялись, то в небольшой степени, гораздо меньшей, чем сейчас это происходит, они попросту пронизывали нашу жизнь и действительно казались естественными.
Да, мы жили небогато, но гордились тем, что учимся, работаем в коллективе, искренне душевно отмечали все праздники. Это и есть христианство — тяга к коллективу, к тому, что есть нечто, что мы должны естественным порядком уважать, что выше нашего эгоизма, наших воззрений и потребностей. Нужно подчинить свои желания необходимости. Разве это не православное смирение?
Христианство — это же не просто вера в существо с бородой. Бог настолько многогранен и предстает в разных ипостасях, что описать Его нельзя, но и нельзя не чувствовать Его присутствия в нашей жизни.
Сочетание моей природной русскости и того, что было в советское время, особенно в военный и послевоенный период, накладывалось одно на другое, не противореча. Сравнивая с другими странами — европейскими и Америкой — я вижу в таком положении вещей большую заслугу советского периода.
А.П. В XXI веке Сталин стал по существу главной фигурой, и вокруг него ведутся сражения, бури. Его, наверное, и при жизни так не обожали и так не ненавидели, как сейчас. Он ворвался в нашу жизнь с какой-то новой миссией и новым значением. Ты — сталинист?
М.К.
Нет, но всё то, что говорится о Сталине как о выдающейся личности, как о выдающемся государственном и общественном деятеле, который принял колоссальное бремя ответственности на свои плечи, я поддерживаю и разделяю.
Власть, как говорил еще Победоносцев — это страшная сила и страшная ответственность. Власть — это служение. И Сталин в силу своих человеческих качеств это принял и исполнил лучше, чем кто-либо в его окружении мог сделать. И уж никакого сравнения нет этой личности с теми, кого мы видим сейчас, с этими сердюковыми. Их много, сердюковых, не только в министерстве обороны.
Я не сталинист, потому что, думаю, есть пока не до конца известные стороны его деятельности, которые сдерживают меня в полном принятии его. Но совершенно очевидно, что он сумел прижать распоясавшуюся гидру и тем самым дал возможность стране открыть дыхание. И то, что он как совершенно гениальный провидец смотрел и знал, в каком направлении надо идти и принимать решения, тоже очевидно. Сталин — гениальный полководец. Он хорошо разбирался в людях, что важно для руководителя, подбирающего кадры на ключевые посты.
Его обвиняют в совершении деяний, при которых приходилось жертвовать людьми.
Но как было иначе в тот период и в тех условиях? К примеру, есть инструкция для командира партизанского отряда: расстреливать на месте в тех или иных случаях, если в этом есть необходимость в условиях партизанского движения. И расстреливали. Чтобы сохранить жизнь большинства, чтобы победить в жесточайшей войне и сохраниться в истории.
Я застал время, когда мы колоски собирали: ходили по полю, собирали, сдавали на пункт, и даже есть их нельзя было. Но я не сетую, что так было. Время диктовало многое, что сейчас понять трудно.
