Эрл услышал, как Пепе после продолжительного диалога на испанском языке вдруг перешел на английский:
— Выпьете бутылку кока-колы, нет? El coca, si? Этого он хочет.
— Заплатит еще — и получит.
— Значит, договорились, Mama?
— Договорились.
Пепе повернулся к Эрлу и кивнул. В его глазах не промелькнуло никакого выражения — верный признак профессионала.
Эрл спустился по темной лестнице, открыл дверь и подошел к автомобилю. Мотор продолжал чуть слышно гудеть, поддерживая жизнь в кондиционере. Окно опустилось, повинуясь нажиму кнопки, приводившей в движение потрясающий современный механизм.
— Он говорит, что все в порядке, — сказал Эрл вопросительно взглянувшему на него Лейну.
— Вы в этом уверены, Суэггер? — осведомился Лейн.
— Я уверен в том, что он так сказал. Что это значит на самом деле, я не знаю и не возьмусь гадать. Это паршивая затея.
— Занимайтесь своим делом, Суэггер.
Стекло поползло вверх.
Эрл осмотрелся. Все шло так, как всегда бывает в районах публичных домов: явившегося клиента как будто прикрывает непрозрачный полог. Коммерция — дело святое и не любящее посторонних глаз. Кубинцы, толпами проходившие по тротуарам улицы Санха, спокойно следовали своим путем, ничего не видя. Эрл поискал взглядом фотографов — с этими ничего нельзя знать наверняка — и не заметил ни одного человека с фотокамерой. Поблизости не было ни рыбаков из Гитмо[26], ни моряков торгового флота, ни студентов Американского колледжа, разогретых ромом. Одни лишь кубинцы, обитавшие здесь или чуть дальше в ту или другую сторону по улице, несколько пьяниц, засидевшихся в кафе, возможно, несколько человек, направлявшихся в Чайнатаун, чтобы пообедать в «Пасифико», лучшем китайском заведении города.
— Ладно, — сказал он.
Дверь «кадиллака» распахнулась, и конгрессмен вышел на тротуар, слегка покачиваясь от выпитого рома. Он провел рукой по своей роскошной белой шевелюре, поправил галстук с таким видом, будто наверху его дожидались герцог и герцогиня Виндзорские, и нетвердой походкой устремился к двери.
Эрл подумал, что было бы очень здорово, если бы он упал, выйдя из машины, — это позволило бы сразу же разрешить ситуацию. Но нет, Гарри твердо придерживался выбранного курса, вышагивая к озаренному красным светом входу. Эрл распахнул дверь, пропустил босса и еще раз осмотрелся, чувствуя нарастающую тревогу.
Оба поднялись по лестнице при свете висевшей под потолком единственной лампочки без абажура. Ноги конгрессмена, обутые в изящные туфли, тяжело ступали по старинным каменным ступенькам. Они поднялись на несколько ступенек, потом еще на несколько и остановились.
Конгрессмен обернулся к Эрлу.
— Знаете что, Эрл, — сказал он, — не судите меня строго.
— Сэр, мне самому довелось пару раз побывать в таких притонах, — ответил Эрл.
— Я знаю, что у меня есть красавица-жена, прекрасный молодой сын и замечательная карьера. Но человек должен порой делать то, что ему хочется. Будь я проклят, сейчас самое подходящее для этого время.
— Да, сэр.
— У меня есть одна мыслишка, Эрл, да поможет мне Бог. Это такая штука, какую ни за что не сделает ни одна белая женщина. В свое время у меня было несколько девочек, но этого я никогда еще не пробовал. А этой ночью, с Божьей помощью, попробую.
— Многие испытывают такие чувства, сэр, так что не думайте об этом. Нынче я у вас на службе и постараюсь приглядеть.
— Хорошо сказано, сынок. Должен заметить, что в Арканзасе еще не перевелись честные парни. Вся эта шушера болтает, что ты, дескать, твердолобый. Нет, сэр, ты отличный парень.
Конгрессмен улыбнулся, но в следующее мгновение у него сделался такой вид, будто он вот-вот отключится. Эрл приготовился подхватить его, однако босс совладал с собой, выпрямил подогнувшиеся колени, повернулся и продолжил восхождение в рай.
Эрл подождал несколько секунд — то ли пять, то ли десять. Ему не хотелось присутствовать при покупке женщины мужчиной. Он услышал негромкие голоса, нервный смех проститутки, резкую испанскую фразу, брошенную мадам, а затем шорох портьеры и позвякиванье колец, свидетельствовавшие о том, что проститутка и клиент удалились в спальню, чтобы совершить свою сделку. Только после этого Эрл вошел и увидел Пепе, со скучающим видом развалившегося на кушетке, и Mamasita, сидевшую за столом и занятую окончательными подсчетами. На полке стояло радио, по которому передавали репортаж о каком-то конкурсе мамбо или еще чем-то в этом роде; сменяя друг друга, возбужденно тараторили мужские и женские голоса, но Эрл ничего не мог понять, хотя владел принятым в публичных домах испанским жаргоном еще с довоенных времен.
