Ему сразу же бросилось в глаза, что за время его отпуска Клотильда сменила обои в первой комбате, которую она называла своим будуаром. Она выбрала те, о которых давно мечтала, — светло-золотистые, с крупными хризантемами. Большие желтовато-розовые цветы, хотя и несколько вычурные, прекрасно гармонировали с ее утренним кимоно, с низкими креслами, стоявшими в комнате, и с желтым индийским ковриком, перешедшим к ней от покойной матери. За приподнятой бархатной портьерой цвета земляники виднелась раскрытая дверь в ее спальню, откуда доносился слабый аромат духов и эссенций.
— Не забудь поздравить баронессу, — начала Клотильда с любезной улыбкой, способной ввести в заблуждение кого угодно, только не Фабиана. — Господину полковнику фон Тюнену присвоено звание штандартенфюрера.
Фабиан поклонился.
— Примите мои искренние поздравления, баронесса! — воскликнул он, но в голосе его прозвучало легкое разочарование. Он полагал, что полковник произведен в генералы. — Ведь господин полковник фон Тюнен давно уже намеревался поставить свои незаурядные способности на службу национал-социалистской партии.
Баронесса энергично кивнула головой, и перья на ее шляпке заиграли различными оттенками.
— Да, да! — воскликнула она, и в глазах ее отразился восторг. — Он ведь с самого начала был сторонником этого движения и давно добивался должности, достойной его звания полковника. Конечно, он не стал отказываться. «Я не могу оставаться в стороне, — заявил он. — Как патриот и офицер, я считаю своим долгом целиком отдать себя новому движению. Если бы Ней и Мюрат раздумывали до той поры, пока Наполеон не был провозглашен императором, они бы не сделались маршалами и королями, а остались простыми капралами». — Баронесса залилась звонким и очень молодым смехом. — Вы не можете себе представить — продолжала она, — как счастлив полковник. Теперь он по крайней мере при деле. Ведь офицеры в отставке очень, очень быстро зарастают мхом. Честное слово, полковник помолодел на двадцать лет!
Фабиан еще раз выразил свою радость. Полковник фон Тюнен был офицером старого прусского склада, и он восхищался его прямотой и откровенностью. Полковник не таил своих монархических взглядов, агрессивных настроений, отрицательного отношения к республике. Во время мировой войны он весьма успешно командовал полком, и его имя не раз упоминалось в военных сводках. Тяжелое ранение положило конец его карьере.
Баронесса продолжала с горячностью:
— Полковник заразил своим воодушевлением и нашего сына Вольфа, который до сих пор ни о чем, кроме юношеских забав, не думал. Он с утра до ночи твердит ему, что если немец в наше время не сумеет выдвинуться, значит, он либо осел, либо безродный проходимец. «Для Германии пробил великий час», — не устает повторять он каждый день. И правда, мы ведь живем в прекрасное время, в удивительное великое время. Не так ли? Меня очень удивляет, дорогой друг, — с обольстительной улыбкой неожиданно обратилась она к Фабиану, — что вы, именно вы, до сих пор не сделали окончательного выбора. — Она покачала головой, и в светлых ее глазах отразилось нескрываемое удивление.
Фабиан смутился. По-видимому, Клотильда поделилась с баронессой своими сокровенными мечтами, и дамы в его отсутствие уже не раз беседовали о том, что служило теперь предметом оживленных споров по всей стране.
В отпуске у него было довольно досуга, чтобы обдумать все эти вопросы, но сообщить свое решение Клотильде он считал преждевременным.
Фабиан откинулся в кресле и сложил руки, как для молитвы, что он обычно делал, когда собирался произнести обстоятельную речь.
— Ваше желание совпадает с желанием Клотильды, баронесса, — начал он улыбаясь. — Этот же вопрос часто и столь же нетерпеливо задавала мне Клотильда.
— Меня бы очень удивило, если бы она этого не делала, — засмеялась баронесса и взяла своими холенымн пальцами сигарету.
— Боюсь, что Франку не хватает нужной гибкости, баронесса, — вставила Клотильда.
— Гибкости! — Баронесса от восторга даже подскочила в кресле. — Вот слово нашего времени! Гибкость! В наши дни неуклюжая прямолинейность — порок, преступление; непростительное преступление!
