И надо было вернуться к себе, поднявшись на второй этаж по громко скрипящим — но кого это волнует? — ступенькам…
Мильям не помнила, как очутилась внизу. Не помнила ни единой ступеньки. Ни скрипа.
И все оказалось точь-в-точь так, как она только что видела сквозь стену: расстеленная кошма, бесстыжие тощие косы без накидки, его руки на ее плечах… Одновременный взгляд двух пар сообщников-глаз.
Хозяйкина дочь заверещала пронзительным шепотом, стряхнула с плеч ладони Робни-вана, отскочила в глубь кошмы, а там бочком, по стенке, пробралась к выходу в смежную комнату. Облезлая кошка!.. Мильям едва сдержалась, чтоб не броситься за ней, не вцепиться ногтями в щеки, не намотать на кулаки жидкие пряди кос…
— Опять не спишь? — спокойно спросил Робни-ван. — Глупенькая… пойдем.
— Ты же знаешь. Я сколько раз тебе рассказывал…
Мильям молчала.
Ничего он не рассказывал. А если и да — не может же быть, что он лжет, — то, наверное, она все равно не понимала его слов и боялась переспросить…
— Это моя работа. Мое единственное настоящее дело, которое я здесь начал и должен довести до ума. Пока у меня получается, Миль, и это здорово. И ты даже не представляешь, до чего будет хорошо, если у меня все получится до конца…
Она молчала. Тяжело, обвиняюще.
— Я мастер по оружию. Чтоб вы не сомневались, ни ты, ни дети. Я занимаюсь этим весьма почтенным ремеслом, на котором, собственно, и держится столько веков оборона Гау-Граза. Ключевое слово — оборона. Пора бы уже перейти в наступление…
В темноте перестукивались и перешептывались за стенами, под полом и над потолком невидимые существа, неслышно дышали сонные дети. Белела поверх кошмы повязка на руке Валара… виноградник. Те мальчишки не верили, что его отец — мастер по оружию. Никто никогда в это не верил… кроме разве что нее.
— …традиционное общество. Это означает — когда все разложено по полочкам, в мелочах известно наперед, роли расписаны раз и навсегда. Мужчина воюет, женщина делает все остальное. Ты никогда не задумывалась, Миль, насколько женщины Гау-Граза сильнее мужчин? Во всех отношениях?..
Да, он действительно когда-то уже говорил что-то подобное. Непонятные слова человека, который сам ничего не понимает в жизни. Там, где Робни-ван жил до того, как стал Пленником, все было, наверное, совсем по-другому… Но ему пора бы и привыкнуть. И перестать наконец…
— Ты знаешь, только не обижайся, мне когда-то казалось смешным это ваше «великий Гау-Граз». Для такой капли, такого мизерного клочка земли… обхохочешься. Но теперь я вижу, что он действительно велик. Его величие в природе — именно природе, а не просто экосистеме! — и в женщине. И особенно в том, что природа и женщина Гау-Граза — едины, что они соединяют свою силу, действуют заодно. Черт возьми, как красиво сказал. Одному моему… другу понравилось бы. Только он умер. Давно.
— Ты ее любишь? — спросила Мильям.
Прозвучало жалко и глупо. Лучше б она продолжала молчать…
Робни-ван, кажется, удивился:
— Кого? А-а… не говори глупостей, Миль. Она единственная дочь у своей мамаши. Первая. Я должен был в спокойной обстановке выяснить, что она умеет. И чему я могу ее научить.
— И что она умеет? — снова не сдержалась Мильям. — Или ты… не успел?!
— Почему, успел кое-что — Он говорил ровно и задумчиво. — Как тебе сказать… Все-таки это какой-никакой, а город. Ремесла, мастерские, начатки торговли… Разумеется, здешние женщины отстоят гораздо дальше от природы, чем у вас на Срединном хребте и даже на Юге. Но не думай, будто они не владеют магией. Просто здесь она другая… и очень может быть, это именно то, что мне нужно.
Теперь она вовремя прикусила язык. Хотя уже не первый год отчаянно пыталась понять, что же именно ему нужно — от них. От всех этих девушек, юных, красивых, первых дочерей в семьях…
Последнее было особенно обидно. До жгучих беззвучных слез на щеках.
Было темно. Робни-ван не видел.
— Я открою здесь мастерскую, — продолжал он. — Может быть, ты и права, мне не стоит называться мастером по оружию, все равно не поймут. Придумаю какую-нибудь другую вывеску, пустяки. У них очень своеобразная магия, у здешних горожаночек: с трудом проращивают семена цветов, но запросто ворочают глыбы ракушечника. А самое главное — они не боятся. Нет этой идиотской клаустрофобии, из-за которой…
