— Ингар тебя очень ждет!
Физиономия у него была уже не такая красная, как вчера. Зато нос начал шелушиться смешными белыми чешуйками.
Путь на кафедру — как там? — сравнительной истории и этнографии доглобальных народов сам по себе был весьма показателен. Сначала мы пробирались сквозь толпу студентов (заученные великовозрастные парни и дуры-девки в коротких конусильках), потом свернули в боковой коридор — народу стало поменьше, затем завернули за угол, где под дверью аудитории торчали три калеки; но и тут не остановились, а нырнули в какой-то аппендикс, в котором не смогли бы разминуться две скользилки. Эта кишка еще пару раз изогнулась и только тогда уперлась в дверь.
С одной створкой, представляете?! И к тому же ее пришлось открывать руками!
Впрочем, от помещений, расположенных на первом уровне города, можно и не такого ожидать. А Винсов институт вообще частично размещается в «здании», то есть в блоке, сохранившемся еще с доглобальных времен, когда в городе был один-единственный уровень и эти… «улицы» вместо тоннелей для капсул.
Сразу за дверью Винс радостно объявил:
— Она пришла!
Кафедра была маленькая и какая-то неприлично тесная: казалось, — в нее с огромным трудом втиснули два персонала, шкаф для дисков, атмосферой и аннигилятор. Я не сразу поняла почему, а когда поняла, то даже присвистнула: одна стена в этой комнатушке была без монитора! Белая слепая стена с нелепыми завитушками под самым потолком. Кстати, тоже белым, слепым и к тому же в трещинах.
Разглядывая помещение, я сначала совершенно не обратила внимания на… него. До тех самых пор, как он подошел ко мне совсем близко и сказал:
— Добрый день. Я доктор Ингар Валар. Можно просто Ингар — мы тут все на «ты».
Я подняла глаза.
И поняла, что пропала.
…Нет, на самом деле я, разумеется, ничего такого сразу не поняла. Наоборот: мне даже показалось, что он старый… я ведь ожидала после Винсовых рассказов, что он окажется старым. И безнадежно скучным: скажите, станет нормальный человек заниматься этими самыми историей с этнографией? И вообще он стоял уже слишком близко и был выше меня на две с половиной головы — разве я могла нормально его разглядеть?…
От меня ждали ответа, и я сказала:
— Юста Калан.
Он пожал мне руку. Ладонь у него была большая, очень теплая и такая сухая, словно ее всю жизнь мыли только в ионном очистителе.
— Не может быть. Винс!
Тот не шагнул — прыгнул вперед, загородив меня собой. Теперь я видела лицо Ингара поверх торчащих ежиком белых Винсовых волос. Рассматривала. Начинала понимать, что он вовсе не старый. Что он…
— Так тот человек, о котором ты говорил, — Робни Калан?
По обеим сторонам белого ежика вспыхнули двумя рубинами и без того красные уши.
— Просто я подумал… да.
Брови — как узкие крылья птицы чайки из приморской экосистемы. Четкие, будто обрубленные линии под скулами. Лоб — в полтора раза выше, чем бывают человеческие лбы. Глаза…
— Вы знаете Роба… доктор Валар?
Его имя — не говоря уже о «ты» — почему-то не далось мне вслух; я разозлилась и несколько раз повторила про себя: Ингар, Ингар, Ингар… Глупо вообще-то. А глаза у него обыкновенные, серые, прищуренные и в красных прожилках: и чего он не носит линзы, как все люди? Сейчас расскажет, что ходил с моим братом в одну группу социализации. Вообще удивляюсь, откуда у Роба такая широкая популярность — с его-то родом занятий. Но факт остается фактом: до фига народу не только, в курсе, но и всеми силами пытаются примазаться к его сомнительной славе.
Все равно не поверю. Уж для этого-то он — Ингар, Ингар!.. — точно старый.
Но ничего такого он не сказал.
— Садись, Юста. И ты, Винс. Кофе будете?
Не отводя глаз, я опустилась на сиденье.
И кивнула.
Длинная зеленая конусиль неудобно путалась между ногами — зато здорово попадала в цвет моих глаз. А с волосами ничего приличного не сделаешь. И какого, спрашивается, было так коротко стричься?!
Конусиль — вот эту самую, не аннигилированную потому, что у нее не вышел часоминимальный срок употребления, — я последний раз надевала по случаю выпуска из колледжа. Тогда у меня еще были длинные волосы. И все говорили, что я красивая.
