Не менее существенный вклад Гассенди в развитие сенсуалистической теории познания — его анализ чувственного восприятия. При всей категоричности отрицания им врожденных идей его понимание эмпирического познания не укладывается в традиционный сенсуалистический образ воспринимающего субъекта как tabula rasa. Соотношение субъекта и объекта восприятия не является для него односторонним воздействием воспринимаемого объекта на пассивный воспринимающий субъект. Восприятие понимается им как взаимодействие, в котором оба соотносящихся элемента играют активную роль: оно определяется не только воспринимаемым объектом, но также и характером его преломления, обусловленного структурой воспринимающего субъекта, прежде всего физиологической структурой органов чувств, посредством которых осуществляется акт восприятия. Особенно тщательно раскрывает Гассенди этот процесс в своем анализе зрительного восприятия, раскрывая специфику, приобретаемую воспринимаемым объектом вследствие физиологического механизма органа зрения. Но в равной мере на образ восприятия накладывают свой отпечаток и все другие органы чувств, без посредничества (а стало быть, без воздействия) которых никакое восприятие невозможно. Образы вещей не тождественны их прообразам, которые преобразуются в зависимости от особенностей устройства воспринимающего аппарата, формирующего образы воздействующих на него вещей.
Всякое восприятие есть субъективный образ объективного мира. «Разве не общеизвестно, что всякое восприятие зависит от воспринимающего? Как может случиться, что при таком различии воспринимающих органов образ одной и той же вещи не был воспринят… по-разному, не был видоизменен сообразно различию в их строении, не принял бы надлежащую форму, не получил своеобразную окраску и как бы отметку?» (5, т. 2, стр. 345–346). Точно так же как не существует объекта, который не был бы особенным, не существует и субъекта «как такового», субъекта «вообще», который не обладал бы какой-либо особенностью. И эта особенность не может не сказываться на различии восприятия одного и того же объекта различными субъектами.
Говоря об активной роли субъекта в акте восприятия, Гассенди имеет в виду не только и не столько «субъективность» в смысле единичных, индивидуальных различий (значения которой он не упускает из виду), но главным образом родовые и видовые различия. Ведь способностью чувствовать обладают не одни люди, но и другие, самые различные, живые существа «наряду с людьми видят, слышат, ощущают запахи, вкус, тепло, холод и прочие качества [вещей], воспринимаемые при соприкосновении» (5, т. 2, стр. 343). Причем, поскольку разные животные обладают различным строением организма, они воспринимают одни и те же явления по-разному, а органы чувств некоторых из них превосходят человеческие совершенством своего восприятия. К тому же люди ограничены пятью природными чувствами, воспринимающими как одни и те же, так и разные качества специфическим образом. Кто может сомневаться в том, что, если бы мы обладали шестью или восьмью органами чувств, притом иначе устроенными, образы вещей представлялись бы нам по-иному? К этому следует добавить, что «всякий человек обладает особой конституцией или особым строением органов чувств» (5, т. 1, стр. 104) и один и тот же человек, находясь в различных состояниях, по-разному воспринимает одни и те же вещи. Отсюда следует, что «всякую вещь можно считать такой, какой она кому-нибудь представляется, но нельзя говорить, что она такова от природы» (5, т. 2, стр. 357), ибо иным существам или одним и тем же существам в разное время она представляется иначе. Но если одна и та же вещь в зависимости от воспринимающего органа воспринимается различно, а судим мы о вещах на основании свидетельства наших чувств, как же можно в таком случае «смотреть на чувства как на какое-то верховное судилище и высший критерий?..» (5, т. 2, стр. 342). А разве наши ощущения не вводят нас порою в заблуждение, не дают превратного представления о вещах? И коль скоро одна и та же вещь порождает различные ее восприятия, какое из них и на каком основании дает о ней правильное представление?
