Правильно.
Если бы с детства научился решительно перебарывать страхи и доводить все до конца, тогда бы и Вероника была бы его.
А может… А может и Виктория Сергеевна тогда в Вырице позволила бы ему целовать себя в свои большие коричневые соски, кабы он ошеломил ее своим первозданно-девственным юношеским пылом, сломил бы страстным напором детской похоти… И когда Сухинин первый раз читал Набоковскую Лолиту, он думал о себе и о Виктории Сергеевне. А почему бы нет? А отчего бы и не быть такому?
Корни всех неудач и разочарований лежат в детстве. Вот, был бы порешительнее, вот привил бы себе с детства способность доводить все до конца и добиваться своего, как учил тренер, тогда бы и не жевал сопли, мечтая о Веронике.
Хотя…
Хотя, может, как раз у мечтателя, у вуайериста-онаниста, как его стыдно дразнили Пузачёв и Митрохин, может как раз у такого бесплотного мечтателя – кайфа в его бесплотных мечтах было побольше чем у них, у последовательных решительных мужчин, что привыкли доводить до конца и получать своё… Побольше, чем в их реальных обладаниях реальной плоти.
***
– Поедем во Францию? – спросил Андрюха Бакланов – А чё там делать? – переспросил Сухинин.
Сидели в полу-темном баре гостиницы на Балчуге. Был еще ланч-тайм, но они уже оба перешагнули за грань европейски-дозволенного в плане алкоголя и приняли из рук вышколено-послушного бармена уже по третьему стаканчику.
– Надо бы Веронику как-то отвлечь, – сказал Бакланов.
– От скорби по Пузачёву? – удивился Сухинин, – так она по нему и не особо печалится.
– Вот в том то и дело, – доверительно положив Сухинину руку на спину, сказал Бакланов, – надо ее от Митрохина отвлечь.
– А что? – встрепенулся Сухинин, – тебя тоже проняло?
– Меня? – хмыкнул Бакланов, – для меня она уже слишком старая, меня не тело ее волнует, меня Пузачёвские акции волнуют.
Сухинин сглотнул через приступивший к горлу ком.
– Если Митрохин приберет Пузачёвские одиннадцать процентов, присовокупив их в своим десяти, то он тогда становится лицом с правим решающего голоса, а после переформирования компании с кредитами от немцев, Митрохин того и гляди, станет генеральным.
– А тебе что, завидно? – хмыкнул Сухинин.
– Гаденыш ты, Сухинин, – ущипнув друга за щеку, пьяно улыбнулся Бакланов, – гаденыш ты не только в отношении собственной судьбы, на которую тебе наплевать, но гаденыш ты и в плане общественной морали.
– Это как это? – недовольно отводя руку от своего лица, спросил Сухинин.
– А так, что ты по своей индифферентности и свою судьбу на онанизм разменял, на что нам вобщем то наплевать, но когда дошло до общего дела, то по своей индифферентности ты и наши интересы так же можешь опустить, как и свои личные, а это нам уже не безразлично.
– Пошел ты, – брезгливо отмахнулся Сухинин, – ты не знаешь меня.
– Я тебя не знаю? – изумленно задохнулся Бакланов, – это я то тебя онаниста не знаю! Да ты по своей мечтательной нерешительности и дело наше на свой онанизм спустишь, как свою Веронику просрешь и долю в акциях компании.
– А я не наследую Пузачёву, – в запальчивости крикнул Сухинин.
– А вот и зря, а мог бы, – спокойно сказал Бакланов, – Вероника то ведь тебя любит, тебя, а не Митрохина.
– Как? Ты почём знаешь? – оторопело спросил Сухинин, – ты это с чего?
– А с того, что знаю, – уверенно ответил Бакланов, снова положив руку на спину своему визави, – я знаю, что говорю, любит она тебя, только не может первая об этом сказать, а ты не решителен, а Митрохин подлец этим и пользуется.
Сухинин подавленно молчал.
Он, правда, не знал что сказать.
Врет Бакланов?
У него есть резоны врать.
Но если говорит правду?
Вот оно свойство влюбленного сердца, из двух правд-неправд выбирать то, что ему хочется услышать.
– Так поедем во Францию или нет? – еще раз спросил Бакланов.
– Поедем, – согласился Сухинин.
– А уж как Веронику с нами затащить, это я на себя беру…
***
– Акции этого предприятия в случае грамотных преобразований, смогут превратиться не в акции первоначального предприятия, а в акции управляющей компании, уровень капитализации которой совершенно иной, чем у реального системообразующего предприятия, – холодно блестя стеклами модных очков, вещал юрист.
