— Я же сказал, ЗАТКНИСЬ! — Руки Дудли сжались в кулаки.
— А твои друзья знают, как тебя называет мамочка?
— Заткни свой поганый рот.
— А ей ты не говоришь «заткни свой поганый рот»... Может, «Попкин» или «Пипкин»? Можно мне тебя так называть?
Дудли молчал. Видимо, сосредоточил все усилия на том, чтобы не броситься на Гарри.
— Ладно, лучше расскажи, кого вы отметелили сегодня? — спросил тот, и улыбка исчезла с его лица. — Очередного малолетку? Насколько я знаю, пару дней назад не повезло Марку Эвансу...
— Он сам напросился, — пробурчал Дудли.
— Ах вот как?
— Он меня дразнил!
— Ой! Неужто он осмелился сказать, что ты похож на свинью, которую выучили ходить на задних ногах? Это не называется дразнить, Дуд, это называется говорить правду.
Желваки на лице Дудли ходили ходуном. Гарри испытывал огромное удовлетворение оттого, что ему удалось так сильно взбесить двоюродного брата; как будто вылил на Дудли своё раздражение — ведь больше его деть некуда.
Короткий путь из Магнолиевого проезда в Глициниевый переулок вёл через тот самый проход, где Гарри впервые увидел Сириуса. Здесь было пустынно и намного темнее — никаких фонарей. С одной стороны возвышался забор, с другой — стены гаражей, и шаги звучали глухо.
— Думаешь, если у тебя эта штука, ты самый крутой, да? — сказал Дудли после короткого раздумья.
— Какая штука?
— Ну эта... эта твоя... которую ты прячешь.
Гарри опять ухмыльнулся:
— Дуд, да ты, видать, не такой тупой! Впрочем, иначе ты, пожалуй, не мог бы ходить и говорить одновременно.
Гарри достал палочку и заметил, как покосился на неё Дудли.
— Тебе нельзя, — поспешно заявил Дудли. — Я точно знаю. А то тебя исключат из твоей дебильной школы.
— А вдруг у нас правила поменяли? А тебе не доложили?
— Ничего не поменяли, — сказал Дудли, но без особой убеждённости.
Гарри тихо рассмеялся.
— Всё равно, без этой штуки тебе на меня слабó, — проворчал Дудли.
— Да ты сам без четырёх ассистентов десятилетнего мальчишку побить не можешь. Вот ты получил разряд по боксу. Сколько было твоему сопернику? Семь? Восемь?
— Шестнадцать, если хочешь знать, — буркнул Дудли, — и, когда я с ним закончил, он двадцать минут валялся как мёртвый, а он, между прочим, в два раза тяжелей тебя. Вот погоди, я скажу папе, что ты опять доставал эту дрянь...
— Так, вот мы и побежали к папуле. Дюдюша-Чемпион испугался противной палочки.
— Что-то ты по ночам не такой храбрый, — мерзко ухмыльнулся Дудли.
— Ночь — это то, что сейчас, Попкин. Так называется время, когда вокруг темно.
— Я имею в виду, ночью в кровати! — рявкнул Дудли.
Он остановился. Гарри тоже остановился и уставился на двоюродного брата. В темноте было плохо видно, но, кажется, тот смотрел победителем.
— Чего? Ночью в кровати я не такой храбрый? Что это значит? — озадаченно спросил Гарри. — А чего мне там бояться? Подушек?
— Я слышал сегодня, — негромко проговорил Дудли. — Ты разговаривал во сне. Стонал.
— Чего? — снова спросил Гарри, но у него уже похолодело в груди. Этой ночью ему опять снилось кладбище.
Дудли хрипло хохотнул и заскулил тоненьким голоском:
— «Не убивай Седрика! Не убивай Седрика!» Кто такой Седрик? Твой бойфренд?
— Я... Ты врёшь, — машинально сказал Гарри. Но во рту у него пересохло. Он прекрасно понимал, что Дудли не врёт — откуда ещё ему знать про Седрика?
— «Папа! Помоги мне, папа! Папочка, он хочет меня убить! У-у-у!»
— Заткнись! — тихо приказал Гарри. — Умолкни, Дудли, иначе я за себя не ручаюсь!
— «Папочка, помоги! Мамочка, помоги! Он убил Седрика! Папочка, спаси меня! Он хочет...» Не тычь в меня этой штукой!
Дудли вжался в заборе Палочка нацелилась прямо ему в сердце. Вся ненависть, накопившаяся за долгие четырнадцать лет, закипела у Гарри в сердце — чего только он не отдал бы сейчас за возможность садануть Дудли заклятием пострашнее! И пусть ползёт домой бессмысленным насекомым с какими-нибудь ложноножками...
— Больше не смей и заикаться об этом, — яростно прошипел Гарри. — Понял?
— Убери эту штуку!
— Я спрашиваю, понял?
— Убери эту штуку!
— ПОНЯЛ МЕНЯ?
— УБЕРИ ОТ МЕНЯ СВОЮ...
И вдруг Дудли судорожно охнул, будто неожиданно окунувшись в ледяную воду.
