— Скорее второе. Скримджер не желает признаваться, что Сам-Знаешь-Кто обрёл полную силу, а из Азкабана случился массовый побег.
— Действительно — зачем говорить людям правду? — Гарри так крепко сжал нож, что на тыльной стороне правой ладони побелели шрамы — слова: «Я никогда не должен лгать».
— И что, ни у кого в министерстве не хватает пороху ему возразить? — сердито спросил Рон.
— Хватает, Рон, но люди напуганы, — ответил мистер Уизли. — Боятся за себя, за детей! Слухи ведь ходят ужасные. Я, например, не верю, что преподавательница мугловедения «Хогварца» уволилась сама. Её не видели уже несколько недель. А Скримджер целыми днями сидит взаперти в кабинете... и хорошо, если он там вырабатывает стратегию борьбы.
Повисло молчание. Миссис Уизли наколдовала стопку чистых тарелок и раздала шарлотку.
— Нужно гешить, как тебя спгятать, 'Арри, — сказала Флёр, когда с десертом было покончено. — На свадьбе, — пояснила она, увидев его замешательство. — Сгеди 'остей Упивающихся Смьертью не будьет, но вдгуг после шампанского у кого-то газвяжется язьик.
Гарри понял, что она до сих пор подозревает Огрида.
— Да, верно, — кивнула миссис Уизли во главе стола. Сдвинув очки на кончик носа, она изучала длиннющий свиток — список неотложных дел. — Так, Рон: ты прибрался в своей комнате?
— Зачем? — Рон со стуком опустил ложку на стол и возмущённо уставился на мать. — Зачем прибираться в моей комнате? Нас с Гарри она и так устраивает!
— Молодой человек, ваш брат через несколько дней женится и...
— Но не в моей же комнате? — разъярился Рон. — Нет? Так зачем, во имя Мерлинова левого...
— Не смей говорить с матерью в таком тоне, — твёрдо остановил его мистер Уизли. — И делай что говорят.
Рон хмуро поглядел на родителей, взял ложку и набросился на остатки шарлотки.
— Я помогу — там и мои вещи, — утешил его Гарри, но миссис Уизли вмешалась:
— Нет, Гарри, милый, лучше помоги Артуру почистить курятник. А тебе, Гермиона, я была бы очень благодарна, если б ты постелила чистое бельё для мсье и мадам Делакёр. Они приезжают завтра в одиннадцать утра.
Выяснилось, впрочем, что в курятнике делать практически нечего.
— Знаешь... э-э... не обязательно говорить Молли, — пробормотал мистер Уизли, загораживая Гарри вход, — но, видишь ли, Тед Бомс прислал мне почти всё, что осталось от мотоцикла Сириуса, и я прячу... ну то есть храню это здесь. Потрясающие штуки: выхлопная прохладка — так, по-моему, она называется — и совершенно великолепный аккумулятор, и я изучу наконец, как работают тормоза. Хочу попробовать собрать мотоцикл обратно, когда Молли не... ну в смысле в свободное время...
Они вернулись в дом. Миссис Уизли нигде не было видно, и Гарри потихоньку шмыгнул наверх к Рону.
— Да прибираюсь я, прибираюсь!.. А-а, это ты, — с облегчением выдохнул Рон и лёг на кровать, откуда, судя по всему, только что вскочил. В комнате по-прежнему царил кавардак плюс в углу сидела Гермиона с Косолапсусом у ног. Она разбирала книги — Гарри узнал там и свои — и раскладывала их в две высоченные стопки.
— Привет, Гарри, — сказала она.
Гарри сел к себе на раскладушку.
— А тебе как удалось выкрутиться?
— Миссис Уизли забыла, что мы с Джинни вчера уже сменили бельё. — Гермиона бросила «Нумерологию и грамматику» в одну стопку, а «Взлёт и падение тёмных сил» — в другую.
— Мы как раз говорили о Шизоглазе, — сообщил Рон. — Я считаю, он мог выжить.
— Но Билл видел, как в него попало убийственное проклятие, — сказал Гарри.
— Да, но на Билла в тот момент тоже напали, — возразил Рон. — Тут что хочешь увидишь.
— Даже если проклятие промазало, Хмури упал где-то с тысячи футов, — заметила Гермиона, взвешивая на ладони «Квидишные команды Британии и Ирландии».
— Он мог закрыться заградительным заклятием...
— Флёр говорила, ему из рук выбило палочку, — сказал Гарри.
— Ладно, если вам так хочется, чтоб он умер... — угрюмо проворчал Рон, взбивая подушку поудобнее.
— Ничего нам не хочется! — воскликнула Гермиона. — Это ужасно, что он умер! Но приходится быть реалистами!
Гарри вдруг представил себе тело Шизоглаза, искорёженное, как тогда Думбльдор, и волшебный глаз, по инерции вращающийся в глазнице... Ему стало противно — и как-то странно смешно.
