— Позор! — воскликнул «вареный» юноша. — Мракобесие!
— Минуточку! — потрясла в воздухе пальчиком дама, призывая к тишине. — Это еще не все. Тут дальше самое интересное. «Его представители утверждают, что мы, дескать, построили не тот социализм и что-де только сегодня «впервые в истории сложился союз политического руководства и прогрессивной интеллигенции». В то время, когда миллионы людей на нашей планете гибнут от голода, эпидемий и военных авантюр империализма, они требуют разработки «юридического кодекса защиты прав животных», наделяют необыкновенным, сверхъестественным разумом природу и утверждают, что интеллигентность — не социальное, а биологическое качество, генетически передаваемое от родителей к детям. Объясните мне, что все это значит?» Нет слов, господа.
— Уж мы ей объясним, — многозначительно глядя на кулаки, пообещал краснолицый дядя в офицерском кителе, украшенном парочкой антикварных георгиевских крестов. — Придет времечко, всех краснопузых отправим в штаб Духонина! И всех инородцев заодно!
— Фи, гражданин! — брезгливо отстранился от соседа мужчина с ярко выраженными признаками «инородческой» национальности. — Как вам не стыдно?!
— А ты мне рот не затыкай, морда пархатая! Хватит, натерпелись от вас с вашей революцией! Семьдесят лет молчали!
«Вот оно, — думал Сергей Сергеевич. — Обнажились скрываемые годами язвы. Нетерпимость, грубость, шовинизм. И, главное, полная безответственность и равнодушие».
С такими вот равнодушием и безответственностью ему довелось столкнуться буквально час назад. В хорошо знакомом Доме на Старой площади…
— Вы понимаете, Сергей Сергеевич, — генсек говорил с мягким южным акцентом, выдававшим уроженца Кубанского края, где жило много выходцев из Украины, — нам сейчас не до того. Сейчас нужно о людях думать, о том, как их накормить, одеть, обуть. А вы со своими проектами. Несвоевременно, дорогой товарищ, несвоевременно.
— Но, Михаил Сергеевич, — прижав руки к груди, в который раз пытался донести до главного архитектора перестройки простую мысль Байдаков, — там же тоже люди остались. Наши, советские люди. Мы их предали, бросили на произвол судьбы. Кто о них подумает?..
— Это демагогия! — энергично махнула державная десница, как бы перечеркивая то, о чем говорилось в беседе. — Раньше нужно было думать. Когда вы замышляли ваш безумный проект, а кое-кто в Политбюро пошел у вас на поводу. Я уважал и уважаю вашего отца, Сергей Сергеевич, но, давайте говорить откровенно, вы попросту бессовестнейшим образом воспользовались его именем и связями, чтобы ввязать нашу страну в самую нелепую и дерзкую авантюру, какую только знала наша история! Слава богу, сама материя восстала против вас!
Последняя фраза звучала как-то неестественно в устах главного материалиста страны.
— Позвольте! — попытался вклиниться в поток речи генсека Байдаков.
— Не позволю! — Родимое пятно на лбу собеседника потемнело от гнева. — Нечего государственные деньги почем зря выбрасывать на ветер! Это у вас пережитки старого мышления. Перестраиваться нужно, товарищ Байдаков! Или вы предпочитаете по-новому, господине.
Глаза над курносым носом по-ленински прищурились.
— Одним словом, разговор закончен! Не до ваших бредней теперь, понятно?!
— Понятно, — поник головой ученый и, повернувшись, пошел к двери.
— Что там у нас по Крыму, Егор Кузьмич? — услышал, как генсек обращается к своему заму, присутствовавшему при разговоре. — Как идет вырубка виноградной лозы? Это очень важно в плане дальнейшей борьбы с пьянством и алкоголизмом…
Да, борьба.
И вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди.
«Октябрь и перестройка: революция продолжается», как был озаглавлен доклад «минерального секретаря», посвященный семидесятилетию событий осени 1917 года.
Революция, действительно, продолжалась, кладя на алтарь новые и новые жертвы.
И среди них оказалась пара тысяч обыкновенных советских людей, затерянных на чужой и враждебной планете…
