Директор школы подчеркивал важность религиозного воспитания и влияния домашней среды, семьи.
— О да! Семья! Семья! — воскликнула фру Олбом. — Школа и семья должны идти рука об руку!
— Именно! — подхватил адъюнкт. — И если мальчика накажут розгами в школе, он обязательно должен быть также наказан и дома, в семье!
— Но ведь семьи бывают разные, — сказал Йонсен. Он впервые сказал фразу, которую Ракел нашла недостаточно убедительной.
— Ах! Но все равно! — воскликнула фру Олбом, склонила голову набок и посмотрела на потолок. — Движения сердца! Семья! Материнские чувства! О, семья! Семья!
— В конечном счете все дело в том, фру Олбом, какова семья! — внезапно вмешался в разговор Якоб Ворше. Все взоры устремились на него: он выпрямился, лицо его зарумянилось, и глаза светились.
Последовала маленькая пауза; затем консул сказал, с улыбкой поднимая свой бокал:
— Ну, теперь я советую всем быть осторожнее: выступает Якоб Ворше! Я слышал уже два раза речи этого господина и знаю, что когда он выступает, бывает жарко! Но давайте, пожалуй, перенесем поле битвы на веранду: там мы могли бы сражаться, так сказать, «под сенью дерев». Если мои уважаемые гости согласны со мною, — то добро пожаловать!
Все общество поднялось. Советник весь содрогался от еле сдерживаемого смеха и благодарил Ворше, спускаясь с ним по лестнице, за удачное вмешательство в разговор. Якоб Ворше и сам готов был смеяться, и под конец смеяться стали все, кроме Олбома и его супруги: они были оскорблены.
Ракел недоумевала, почему ее отец побоялся, чтобы Ворше заговорил. Она тоже несколько раз слышала, как он принимал участие в споре, и дивилась страстности, которая внезапно проявлялась в нем. Мнения его были, правда, несколько оригинальны, но ведь не должен же он из-за этого скрывать их! Она считала трусостью со стороны Якоба Ворше, что он позволил принудить себя к молчанию.
Во время обеда пастор Мартенс много раз делал попытки вмешаться в общий разговор. Но это ему не удавалось. Все были слишком заняты новым интересным гостем — директором школы, и, кроме того, фру Гарман, его соседка, совершенно завладела им. И после обеда в гостиной ему пришлось сидеть на диване рядом с фру Гарман, а молодежь отправилась на крокетную площадку в тени невысокой липовой аллеи.
Адъюнкт Олбом расхаживал «в когтях своей супруги», как выражался Дэлфин, взад и вперед по широкой площадке перед домом и ожидал кофе. Он был еще в дурном настроении от своей неудачи и от нанесенной ему обиды. Фру Олбом обняла супруга и старалась успокоить его:
— Ну как может такой человек, как ты, Олбом, раздражаться от подобных выходок! Из-за подобных людей! Когда эта молодежь, эти «новые» некоторое время побудут здесь, то вскоре так или иначе обнаруживается, что им здесь не место. А мы ведь все-таки были и остаемся в доме первыми: разве ты не видел, как консул вел меня к столу?
— Ах, да что ты мне говоришь! Я не обращаю на них никакого внимания! — отвечал ей супруг. — Что мне до этих толстосумов! До этих торгашей! Что они мне?! Но чтобы человек с моим образованием, с моими заслугами в области литературы и педагогической деятельности, был вынужден выслушивать дерзости от таких желторотых выскочек, от этаких… — и адъюнкт извергнул из своего богатого запаса оскорбительных эпитетов поток самых отборных слов, что принесло ему некоторое облегчение.
Супруги Олбом жили как раз на полпути между имением Гарманов и городом, и вначале это было причиной того, что их стали приглашать к Гарманам. Теперь отношения между ними были настолько хорошие, что обычно именно Олбомов приглашали каждый раз, когда были гости или намечалась какая-нибудь прогулка. Консул также помог однажды адъюнкту в некоторых непредвиденных расходах в связи с изданием «Краткого очерка возникновения французского языка и его исторического развития. Для школьного преподавания». Впрочем, из-за низменных интриг и зависти этот перл научной мысли так и не был принят в качестве пособия ни в одной школе страны.
Оба брата Гармана обычно после полудня спали в смежных комнатах; но на сей раз спали они недолго, потому что скоро начали переговариваться, обсуждая предстоящий приезд Мадлен в город. Она должна была приехать через два-три дня, и комната для нее отведена была наверху, рядом с комнатой йомфру Кордсен.
