Когда он приехал за Магали, она ждала его в больничном холле; сумка с вещичками стояла у ее ног, а в руках, прижимая к груди, она держала прозрачный полиэтиленовый пакет, наполненный соленой водой, в котором гамба… Жереми… бесшумно перебирал пятью парами членистых ножек. Он взял сумку, открыл перед ней дверцу машины, завел мотор, поехал медленно, спросил, как прошла ночь.
На его вопросы Магали отвечала односложно, «да», «нет», «хорошо», «может быть». Он подумал, что ей бы надо показаться психоаналитику, не то, чего доброго, выдаст послеродовую депрессию, а ему в одиночку с директором по продажам, представительницей заказчика и заботами о гамбе не управиться. Ему-то оплаченного отпуска по уходу за ребенком на три месяца никто не даст, черт побери!
Дома он показал Магали, как все устроил в детской, но она как будто не заметила ни отсутствия кроватки, ни исчезновения детского приданого. Она вся как-то съежилась, словно непосильное бремя навалилось ей на плечи. Тихонько урчал моторчик, десятки пузырьков разгоняли круги по поверхности воды, свет ультрафиолетовой лампы придавал аквариуму вид замка с привидениями.
Он разогрел в микроволновке купленную с утра пиццу, недоумевая, что Магали так долго делает наверху. Спустившись наконец, она сказала, что посадила Жереми в аквариум, а тот спрятался под пластмассовым кораллом. Он ответил в том духе, что, мол, привыкнет постепенно, как-никак серьезная перемена для такого малыша, ничего страшного, все будет хорошо.
Он сам чувствовал, что его слова звучали фальшиво, как оборванные струны. Магали едва притронулась к еде и сказала, что хочет спать.
Он поднялся с ней. Она сразу закрылась в ванной. Из-за двери донесся характерный треск разрываемой фольги, видимо, она принимала что-то успокоительное. Дай Бог, чтобы не подсела. Она вернулась в спальню, почти голая. Ему не хотелось видеть ее тело, растянутый живот, груди, набухшие от ненужного молока, которое в первые дни придется сцеживать. Он притворился спящим.
Когда она легла рядом, он не шевельнулся.
Что да, то да — у него было неладно.
Ночью Магали несколько раз вставала. Наконец и он поднялся вслед за ней и нашел ее в детской, склонившейся над аквариумом. В ультрафиолетовом свете ее лицо выглядело мертвой маской.
— Как ты думаешь, с ним все в порядке? Мне кажется, он не дышит. Не знаю почему, все время лезут в голову мысли про внезапную смерть новорожденных.
Он подошел и наклонился к стеклу. Гамба наполовину зарылась в разноцветные камешки. От колебаний воды под действием двенадцативольтного моторчика ее усики плавно покачивались.
— Да нет же, смотри, он шевелится… Успокойся… С ним все хорошо… Не стой тут… Ты же знаешь, дети в этом возрасте все впитывают, как губка. Если ты будешь нервничать, он занервничает тоже.
Магали вернулась в постель.
— А если он нас позовет, как мы узнаем? — тут же спросила она. — А если ему приснится кошмар?.. Или что-нибудь заболит?..
Ни на один из этих вопросов у него не было ответа. Он выдавил из себя:
— Как-нибудь узнаем… я уверен…
Она повернулась к нему спиной и, перед тем как уснуть, сказала:
— У тебя всегда все просто, никаких проблем.
Он не ответил. Напрягся, пережидая волну ярости, такую огромную, что ему хотелось размозжить голову Магали об угол платяного шкафа из «Икеи». И не противился следующей волне, еще огромнее, волне отчаяния, которая накрыла его с головой и швырнула в пучину соленых снов.
Проснувшись утром, он обнаружил, что один в постели. Магали уснула в кресле в комнате Жереми. Он подумал, не разбудить ли ее, но не стал.
Позже, когда он, умытый, побритый и одетый, был готов отправиться на работу, где его ждали директор по продажам и представительница заказчика, Магали окликнула его с лестницы:
— Ты уходишь и даже не попрощаешься?
— Решил дать тебе поспать, ты, наверно, вымоталась.
— Не поцелуешь малыша?
Он улыбнулся. Такой фальшивой улыбкой, что все заныло внутри. Поставил портфель на пол. И поднялся в детскую.
— Спит еще, наверно, — сказал он.
— Проснулся, — ответила она.
Он вошел в детскую.
И правда, Жереми проснулся.
