— А вдруг погибший не Никольский, а еще один его двойник? — с грустной иронией проронил Семен.
— Все может быть, — в тон ему ответил я и постучал в дверь напротив.
Тишина. Я снова постучал.
— Кто? — раздался за дверью хриплый старческий голос.
— Откройте, пожалуйста, — попросил я, — мы тут к вашему соседу пришли, а его нет…
Дверь приоткрылась, но ровно настолько, чтобы говорящий мог высунуть голову. На нас уставились красные, маленькие, настороженные глазки, удивленно-изучающе хлопая редкими ресницами. Одутловатую физиономию старика покрывала мелкая сетка морщин и бледно-фиолетовых жилок, на голове торчали клочки седых волос.
Семен оттеснил меня и дипломатично начал:
— Отец, вы уж нас извините…
— Да, ничо, ничо, — перебил старик, — вы к кому пришли-то?
— К Никольскому. Не знаете, где он?
— Холера его знает. Он молодой, а я старый. Разве уследишь за ним. То туды, то сюды… Вчерась, вроде, дома был. Сегодня, врать не буду, не видал.
— А шума вчера у него не было? — попытался выяснить я.
Старик долго разглядывал нас, потом пробурчал:
— Не слыхал, я вообще недослышу, так что извиняйте, — и закрыл перед нашим носом дверь.
Мы переглянулись.
— Очень содержательный разговор, — съязвил Семен.
Я только пожал плечами и направился к другим дверям. Скрип дверных шарниров заставил меня обернуться. Из небольшой щели был виден глаз нашего собеседника. Старик смотрел на нас и молчал. Мы тоже ничего не говорили. Наконец он прохрипел:
— Вы у Карповны поспрашивайте, она с Олегом в дружбе живет. Вона ее дверь.
Дверь, на которую указал взгляд старика, нам открыли сразу. На пороге стояла крепкая пожилая женщина. Поздоровавшись, я спросил, как нам найти Никольского.
— А вы кто ему будете? — поинтересовалась она.
Я развернул удостоверение и показал его женщине. Она достала из кармана халата очки, водрузила их на нос и, взяв документ, медленно шевеля губами, стала изучать его, пригляделась к фотографии и вскинула на меня глаза, сверяя фото с оригиналом. Плюсовые линзы очков делали ее глаза большими, как у пчелы. Осмотр, похоже, удовлетворил ее, так как она, придерживая на груди халат, чуть отошла в сторону, пропуская нас:
— Проходите.
В комнате, несмотря на полдень, было сумрачно. Карповна пододвинула нам стулья, а сама тяжело опустилась на табурет и вопросительно посмотрела на меня.
— Вы не знаете, как нам найти Никольского? — повторил я свой вопрос. — Говорят, вы с ним в дружбе живете?
— Вам наговорят, — резко ответила хозяйка квартиры. — Это, верно, Ванька-алкаш натрепал?
— А что, неправда?
— Да какая там дружба?! Олег-то нас, соседей, и за людей, поди, не считает. Все свысока смотрит.
— Выходит, сосед на вас наговорил? — вставил Семен.
Карповна мельком глянула на него и ответила, обращаясь ко мне:
— Ванька что угодно наговорит. Сегодня он трезвый, с похмелья мается, поэтому и тихий, как божий одуванчик, а выпьет — покою от него нет… Дружба наша с Олегом простая: он пьет, я бутылки сдаю. Гости у него часто бывают, коньячком балуются, армянским. Иной раз за вечер пять-шесть бутылок высадят.
— Почему же он сам бутылки не сдает? — спросил Снегирев.
— Брезгует, не желает унижаться, — ответила Карповна и поджала губы, а потом, помолчав, задала вопрос, который, видимо, ее интересовал с момента нашего прихода: — Вам-то он зачем понадобился? Проворовался, поди?
Я ответил вопросом:
— Почему вы так решили?
— Так он же экспедитором в кафе работает…
— Ну и что? — наивным тоном поинтересовался Снегирев.
— А то! На зарплату так коньяки не глушат, — не глядя на Семена, сердито ответила хозяйка. — Видать, другие доходы есть.
— С кем же он пьянствует? — миролюбиво сказал я.
— А не поймешь с кем, — проворчала Карповна. — То ли мужики, то ли бабы… Все в штанах одинаковых, жинсы называются. Молодые все, сами знаете, какая она, молодежь…
— Скажите, — обратился к ней Снегирев, — а мужчины со свертками или с чемоданами к нему не приходили?
Я посмотрел на Семена. Вот что значит ОБХСС, все свое выясняет.
— Были и с чемоданами, — кивнула мне хозяйка, — всякие были.
Я все еще не был уверен, что погибший и Никольский одно и то же лицо, и поэтому спросил:
