Бегу по Невскому и повторяю себе: только ничего этого не забыть, только помнить все время на сцене о Вере Николаевне.
Пришла с Людой в комнату жюри:
— Мы готовы.
— Вы со своей пианисткой? Не полагается. У нас здесь лучший концертмейстер Большого театра, он знает наши темпы — нужно петь с ним.
Я уже нервничаю, огрызаюсь:
— Я очень уважаю вашего пианиста, но я привыкла работать со своим аккомпаниатором, она знает мои темпы. Я артистка.
— Хорошо, идите.
«Господи, помоги!» — вышла на сцену, сразу взяла себя в руки: «Надо с первых же звуков создать нужную атмосферу, ввести слушателей в мой мир… и сдерживать темперамент… всегда холодная голова…» Итак, романс Рахманинова «О, не грусти»…
Я запела тихим, бесплотным голосом:
О, не грусти по мне…
Я там, где нет страданий.
Забудь былых скорбей
Мучительные сны…
Голос умершей, обращенный к возлюбленному… Воздушный звук, почти без вибрации… Чувствую, что в зале замерли (уже в театре Хромченко все вспоминал, что он буквально похолодел, когда я запела).
Дальше голос должен набрать силу. В покинувшую этот мир душу постепенно как бы вливаются былые жизненные соки, когда она просит: «О, не тоскуй по мне…» — и дальше, с затаенной страстью, вибрирующим приглушенным шепотом, боясь, чтобы не услышали, она ему признается:
Меж нами нет разлуки…
Я так же, как и встарь,
Душе твоей близка,
Меня по-прежнему
Твои волнуют муки,
Меня гнетет твоя тоска.
И, уже не в силах скрыть, как памятна ей оставленная плоть, со всею страстью:
Живи! Ты должен жить?..
И если силой чуда
Ты здесь найдешь
Отраду и покой…
И, как последнее «прости», на кульминационном си-бемоль (величие смерти — и бесконечность жизни в ней):
Так знай, что это я
Откликнулась оттуда…
После этого успеть моментально переключиться мыслью и звуком, как бы опоминаясь, и закончить широко, умиротворенно:
На зов души твоей больной.
Закончила. В зале тишина. Никто ничего мне не говорит. Не просят петь еще… Значит, не понравилась? Шепотом спрашиваю Люду:
— Больше ничего не нужно, что ли?
Она растерянно отвечает:
— Не знаю, спросите…
Я обращаюсь в зал, к жюри:
— Больше ничего не нужно?
— Что вы! Пойте, пойте — мы ждем!
«Аида» — здесь уже совсем другие задачи. Нужно уметь филировать высокие ноты, петь полным, насыщенным звуком а расчете на большой оркестр, иметь звучащий нижний регистр. Все — крупным масштабом. Над арией я работала с Верой Николаевной очень много, отшлифована была каждая фраза, и, когда после высокого «до» замерло в pianissimo последнее «ля», зал загудел:
— Кто такая? Откуда?..
В самом деле, никто меня не знал. В Ленинграде я не выступала, только в области, и в областной филармонии меня знали как эстрадную певицу, В общем — сенсация. Меня — в комнату жюри:
— Консерваторию окончили?
— Нет, я там не занималась, брала частные уроки, пою в концертах, раньше четыре года пела в оперетте.
— В оперетте?!
Час от часу — новые открытия.
— Мы сегодня уезжаем в Москву, второй тур будет в Большом театре, вы сможете приехать?
— Конечно, смогу.
— Ждите вызова…
Кругам меня поздравляют незнакомые люди, а я — скорей к телефону:
— Вера Николаевна, дорогая, милая, я прошла на второй тур в Москву, в Большой театр! Сейчас забегу домой, переоденусь (я вся мокрая от волнения) — и буду у вас, расскажу, все-все расскажу…
Я бежала по Невскому проспекту, не чуя под собою ног. Из меня, наверное, искры летели, потому что прохожие шарахались в стороны, как от локомотива, и, если бы в этот момент передо мной выросла стена, я разнесла бы ее вдребезги.
Влетаю домой:
— Марк, я пела на конкурсе в Большой театр!
— Что?! Какой конкурс? Какой театр? Ты что, с ума сошла?
— Я пела на конкурсе в Большой театр, прошла на второй тур, меня скоро вызовут в Москву… Понял? А теперь бегу к Вере Николаевне…
Он совершенно онемел, дар речи потерял! И это мой муж — что же говорить о других: для них эта новость была, как взорвавшаяся бомба. Звонят по телефону — не верят. Я и сама не верю — думаю, уехали они теперь в Москву и думать забыли обо мне. Неделя прошла, как вечность. И наконец — телеграмма!
Последние занятия с Верой Николаевной, последние ее наставления:
