ОЛИВЕРОС: Для тебя в той битве главное то, что твоя лошадь остановилась? Ты понимаешь, к чему это могло привести?
ГАЛАОР: Дело не во мне. Есть законы рыцарства, которые нельзя нарушать. Они такие же старые, как законы природы, они старше, чем луна. Меня научили всему. Сам же я обладаю лишь свободой пустельги, которая складывает крылья, и ее перья, внутренности, глаза и кости камнем падают вниз. Только тот, кто рожден рабом, может что-то делать или от чего-то отказываться, исходя лишь из своих насущных потребностей.
ОЛИВЕРОС: Ты полагаешь, Галаор, что всегда будешь следовать тому, чему тебя научили?
ГАЛАОР: Нет ничего, что не предусмотрено в канонах рыцарства. Я чувствую, что Брунильда совсем близко, я должен ее найти.
Бежит страус. Оторопевший Галаор кричит: «Гигантская курица! Гигантская курица! Бежим за ней!». Дон Оливерос смотрит на чудо с недоумением. Галаор, нетерпеливый охотник, хватается за лук и пришпоривает белого мула, который заменил его боевого коня, раздавленного кабаном. Бежит страус. Скачет за ним охотник. Копыта мула громко стучат по сухой земле, и она разлетается в белую пыль и припудривает яркие цветные доспехи принца Гаулы. Страус все еще впереди. Когда-то кузен дон Сиросарко, который вырос в Персии, а умер, утонув в снегах, из которых ему не дали выбраться тяжелые голубые доспехи, научил Галаора стрелять из лука на скаку. Медленно поднимает Галаор свой лук. Стрела пронзает шею страуса.
В тот момент, когда Галаор, радостно смеясь, осаживает мула, заставляя его встать на дыбы, сверху на него падает сеть. Затем следует рывок, и вот Галаор уже на земле.
Растерянный, выплевывая изо рта землю, Галаор чувствует, как его куда-то тащат. Он пытается приподнять голову и посмотреть, кто же пашет землю его телом. Вдруг сеть слетает с него, а у самого лица ударяет о землю конское копыто. Галаор поднимается. Рядом с ним дон Оливерос. Он ударом меча разрубил сеть и сейчас держит в руках обрывок веревки. Разъяренный Галаор тоже выхватывает меч и бежит к кустарнику, откуда сеть была брошена.
Его встречает спокойный взгляд. Тот, кто бросил сеть, не делает попытки ни убежать, ни защититься. Он не кажется напуганным. Он говорит:
– Мерзкий остгот, ты убил моего страуса.
Галаор не знает, что делать: он замер с занесенным мечом, готовый нанести удар. Потом медленно опускает руку: противник безоружен, на нем ни шлема, ни кольчуги. Только кожаные штаны, такая же куртка и красная шапка.
– А-а! Это вы, дон Неморосо! – узнает его Оливерос. – Примите мои глубочайшие извинения.
НЕМОРОСО (указывая на Галаора): Дон Оливерос, кто этот безумный, этот убийца, истребитель всего чудесного?
ГАЛАОР (прерывая его): Нижайше просил бы вас выбирать выражения! Слова могут…
НЕМОРОСО: Молчи, ничтожество! Слова не воскресят моего страуса. Да и что ты знаешь о словах!
ГАЛАОР: Вы меня оскорбляете! Я… Да я умею читать и писать! Я не допущу…
НЕМОРОСО (кричит): Мой страус! О, мой страус! Квинтилий, верни мне моего страуса!
ГАЛАОР: Меня зовут Галаор из Гаулы.
НЕМОРОСО: А мне что за дело? Дон Оливерос, как же мне быть? Взгляните на эту добрую, эту прекрасную птицу с шелковистым блестящим оперением! Вот лежит она бездыханная по вине этого негодяя, бессовестного, бессердечного! Да он хищник, он хуже, чем шакал!
ОЛИВЕРОС: Дон Галаор – выдающийся охотник, дон Неморосо…
НЕМОРОСО: Сомневаюсь. По мне так он просто безжалостный убийца.
ОЛИВЕРОС: Он убил кабана с берегов Аутомедонта.
НЕМОРОСО: Кабан убит?! Вот всегда и всюду я опаздываю! Дон Оливерос, вы полагаете, живым его взять было нельзя? Это ведь животина домашняя, а как писал Плиний Старший…
ОЛИВЕРОС: Извините, но укрощение этого зверя представляется мне невозможным, а победа над ним представляется мне подвигом.
НЕМОРОСО: В любом случае, этот сумасшедший, который, как вы говорите, убил гигантского кабана, должен возместить мне гибель Валерии. Я любил ее, как дочь. Видите ли, ее звали Валерией, как дочь великого Диоклетиана, и судьба обеих Валерий оказалась трагической. Я отдал за нее половину урожая и потратил год на то, чтобы добиться от нее послушания и любви.
