Слегка кашлянув и как бы простившись тем со своей недавней суровостью, полковник изысканно и важно поклонился, чокнулся с хозяином, отер губы платком и снова расположился в кресле.
— Будь цель моего визита сколько-нибудь ординарной, — сказал он, отмечая плавным движением руки возвращение к мирной беседе, — я разыскал бы вас на торжище жизни, сэр, но не здесь, не среди ваших лар и пенатов, не в свете пиршественных огней. Я посетил бы вас в храме фортуны, который вы, один из славнейших сынов ее, воздвигли, как ведомо мне и как гласит молва, в честь этой почтенной богини. В ту пору, когда мне приходилось общаться с высокоодаренным Джоном Кальхуном, я никогда не искал встречи с ним на арене гладиаторских боев в сенате; нет, оба мы предпочитали вести беседу за стаканом доброго вина, в тиши его домашнего прибежища. Сто чертей, сэр, когда человек моего круга и моей профессии встречается с другим джентльменом, будь к тому хоть самый деловой повод, все равно никогда он не опустится до уровня торгаша-янки, сбывающего покупателю свою дребедень.
— А какова ваша профессия? — осведомился мистер Дамфи.
— Пока граждане Сискью не уполномочили меня представлять их интересы в законодательных учреждениях страны, я занимался юридической практикой. В настоящее время я берусь лишь за немногие дела, особо сложные или особо деликатные по своему характеру. В хитросплетениях политики и в интригах любви — в этих, если можно так выразиться, великих сферах страстей человеческих — я служу людям своим опытом и знаниями. Сто чертей, сэр! Не раз помогал я лихому жеребцу унести ноги из загона! Я осушал слезы прелестнейших из женщин! Адвокат хранит тайну, это его профессиональная обязанность, сэр, не то я назвал бы вам первых людей в стране, не только мужчин, но и дам, побывавших клиентами Кульпеппера Старботтла!
— Если вы думаете, что лично я нуждаюсь в вашей профессиональной помощи, — сказал мистер Дамфи, — то боюсь, что…
Оставив без внимания эту попытку Дамфи иронизировать на его счет, полковник Старботтл решительно прервал его:
— Сто чертей, сэр, это исключается. Я представляю в вашем деле истца.
Ухмылка на лице у Дамфи исчезла без следа. Он был поражен.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил он.
Полковник Старботтл пододвинул свое кресло поближе к мистеру Дамфи, привалился корпусом к письменному столу и, завладев пером мистера Дамфи, стал пояснять свои слова, тыча время от времени тупым концом пера в грудь собеседнику.
— Сто чертей, сэр, если я говорю, что представляю в вашем деле истца, это вовсе не значит, что я равнодушен к интересам ответчика. Дело всегда можно решить по-благородному, как принято между джентльменами.
— Будь я проклят, о чем вы толкуете?! Кто такой этот истец, от имени которого вы выступаете?
— Сто чертей, сэр, конечно, женщина! Не считаете же вы, что я заподозрил вас в политической интриге! Ха-ха! Нет, сэр, в этом мы с вами схожи, и я понял это сразу. Женщина, прелестная женщина, вот что у нас на уме! Джентльмены нашего склада, доживши до пятидесяти лет, всегда имеют что вспомнить! Ну и что ж, не вижу в том беды! Слабость широкой натуры, не более того, сэр!
Мистер Дамфи отодвинулся от стола. На лице у него выразилась сумрачная решимость борца, который выяснил наконец истинную силу противника и готов принять бой.
— Послушайте, полковник Старботтл! Я не знаю и знать не хочу, кто вас ко мне направил. Я не знаю и знать не хочу ни о том, кто, когда и почему обидел ту особу, которую вы защищаете, обманул ее или дал ей фальшивые обязательства; ни о том, каковы ее претензии и кому они адресованы. Речь пойдет о вас. Вы человек умный, умудренный жизненным опытом, и сами должны понять, что при моем положении в обществе я был бы последним идиотом, если бы хоть на миг отдался на милость женщины. Я просто не могу себе этого позволить! Не буду хвалиться, что я хитрее других, но я все-таки не дурак. И в этом существенная разница между мною и вашими клиентами.
— Вот именно, мальчик мой, существенная разница! Сто чертей, да разве вы не видите ее сами? Там перед вами прелестная, очаровательная женщина, более того, подчас высоконравственная женщина, побогомольнее иной монашенки; беда лишь в том, что ее любовная связь не освящена законом. А здесь, сто чертей, мальчик мой, речь идет о вашей жене!
