Здесь интересно вспомнить, что говорил писатель своему другу Плинио Апулейо Мендосе в апреле 1982-го, за полгода до получения Нобелевской премии по литературе:
«— Должен тебе сказать, мне нравится читать не только потому, что эти книги написаны лучшими писателями, а по причинам, которые не всегда просто объяснить.
— Ты часто упоминаешь Софокла, его „Царя Эдипа“.
— „Царя Эдипа“ и „Амадиса из Гаулы“, „Поводыря из Тормеса“ ,,Дневник во времена чумы“ Даниэля Дефо, „Первое путешествие вокруг земного шара“ Пигафетты.
— И „Тарзана из страны обезьян“.
— Берроуза, да.
— И авторов, которых ты постоянно перечитываешь?
— Конрада, Сент-Экзюпери…
— Почему Конрад и Сент-Экзюпери?
— Главная причина, по которой ты перечитываешь какого-либо автора, это то, что он тебе по душе. Что мне больше всего нравится в Конраде и Сент-Экзюпери? Единственное, что их объединяет, — это манера схватывать самую суть и говорить обо всем так спокойно, что реальная жизнь видится поэтичной далее в тех случаях, когда речь идет о самых обыденных вещах.
— А Толстой?
— От него у меня ничего нет, но я всегда полагал, что лучший роман, который был им написан, это „Война и мир“.
— Однако ни один критик не обнаружил в твоих произведениях влияния упомянутых писателей.
— Это правда, я всегда старался ни на кого не походить. Вместо подражания я всю жизнь стремился избегать схожести с авторами, которые мне нравились.
— Между тем критики постоянно обнаруживают в твоих книгах тень Фолкнера.
— Ты прав. И они так упорно настаивают на этом, что было время, когда я и сам стал в это верить. Я не отказываюсь от этого, потому что считаю Фолкнера одним из самых великих новеллистов всех времен. Однако критики устанавливают степень влияния таким образом, что я никак не могу их понять. В случае с Фолкнером аналогии в большей степени географические, чем литературные. Я обнаружил это, путешествуя по югу Соединенных Штатов, спустя много лет после того, как я сочинил мои первые рассказы. Пыльные, раскаленные от зноя поселки, отчаявшиеся люди, — все было так похоже на то, что я описывал в моих рассказах. Возможно, это совпадение не случайно, ведь Аракатака — селение, где я провел детство, — была в большей степени отстроена североамериканской компанией „Юнайтед Фрут“.
— Я бы сказал, есть аналогии более глубокие. Существует родственная связь между полковником Сарторисом и твоим полковником Аурелиано Буэндия, между Макондо и графством Йокнапатауфа. В твоих произведениях есть женщины с железным характером героинь Фолкнера и некоторые стилевые особенности, присущие только ему… Отрицая определенное влияние на тебя Фолкнера, не становишься ли ты отцеубийцей?
— Может и так. Я уже говорил тебе, что моя задача заключалась не в том, чтобы имитировать, повторять Фолкнера, а чтобы его разрушить».
Мексиканский критик Эммануэль Карбальо писал об этом так: «Гарсия Маркес, упорно и настойчиво оставаясь в своих романах и рассказах автором одной темы, описывая одних и тех же людей и одни и те же пейзажи, сделан для испаноамериканской литературы столько же, сколько Фолкнер для литературы Соединенных Штатов, — он создал новый мир прозы, убедительный и самодостаточный. Для испаноязычного читателя Макондо и соседнее еще меньшее село, чье название никогда не упоминается, так же интересны, так же необычайно колоритны и полны дыхания живой жизни, как для англоязычного читателя графство Йокнапатауфа. Макондо — забытое богом, жалкое селение департамента Магдалены — в широком смысле действительно является многозначной метафорой, за которой скрывается вся Колумбия; миф, изобретенный автором, который представляет собой прошлое и настоящее Латинской Америки и прорицает ее будущее, охваченное огнем» (5, 10).
Нет сомнений в том, что в конечном счете ни Софокл, ни «Илиада» и «Одиссея», ни «Песнь о Роланде», ни «Песнь о моем Сиде», ни «Шехерезада», ни Сервантес (о Шекспире писатель никогда не упоминал), ни Дюма, ни Клодель, ни Кьеркегор, ни даже Кафка, а именно североамериканские романисты послужили тем импульсом, который позволил Габриелю Гарсия Маркесу создать его собственный мир. И не исключено, что слава Фолкнера и В. Вулф также повлияла на процесс его творческого становления.
