Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе - страница 28

Шрифт
Интервал

стр.

— Карахо! Это мечта моей жизни!

— Но как же это тебя угораздило смастерить такое!

— По сути дела, «Сто лет…» должен был быть моей первой книгой. Но в семнадцать лет мне это было не под силу. Недоставало техники. А история уже была готова. Понадобилось сочинить четыре книги, чтобы почувствовать себя готовым для работы над этим сюжетом, понимаешь? В романе множество слишком серьезных проблем, и он написан на основе исторических фактов.

— Как раз об этом я и пишу в своей статье. А какой разгул фантазии! Уму непостижимо!

— Таким уж я родился. И потом, я много читал Рабле. А сейчас, когда есть время, читаю Дефо, «Записки чумного года». Это одно из моих наваждений (34, 28).

— Знаешь, дорогой мой друг Габо, мне бы хотелось сочинить нечто похожее на «Сто лет…». Послать подальше четыре века литературной застенчивости и целомудрия, поспорить с действительностью на равных и превратить повествование в нечто осязаемое, отображающее мир таким, какой он есть, — многосложным, как океан.


Пятнадцать лет спустя состоялся другой разговор на эту тему. На этот раз между Гарсия Маркесом и Плинио Мендосой. Беседа была долгой, и здесь мы приведем лишь фрагменты.


— Каково было твое главное намерение, когда ты сел за сочинение «Ста лет одиночества»?

— Я уже говорил — дать всеобъемлющее литературное изображение того, что произвело на меня в детстве сильное впечатление.

— Многие критики видят в этом произведении гиперболу или аллегорию истории человечества.

— Нет, это не так. Я лишь хотел оставить поэтическое свидетельство мира моего детства, которое, как ты знаешь, протекало в огромном печальном доме, где жили многочисленные родственники с одинаковыми именами, не видевшие большой разницы между счастливыми и блаженными.

— Это правда, что ты в восемнадцать лет пытался сочинить этот самый роман?

— Да, это был роман «Дом». Я полагал, что все действие должно происходить в доме Буэндия.

— Почему ты прервал работу над тем романом?

— Потому что в то время у меня недоставало опыта, не было ни вдохновения, ни техники, чтобы создать такое произведение.

— Однако сюжет глубоко укоренился в твоем сознании.

— На целых пятнадцать лет! Я не находил тональности, убедительной для меня самого. Однажды, по пути в Акапулько — я ехал с Мерседес и детьми, — на меня снизошло озарение: я должен излагать так, как это делала моя бабушка, рассказывая мне разные истории, и начать с того дня, когда мой дед повел меня поглядеть на лед.

— Это верно, что ты развернулся на шоссе, приехал домой и засел за сочинение?

— Да, так и было. Мы не доехали до Акапулько.

— А Мерседес?

— Ты же знаешь, она всегда терпеливо сносила мои причуды. Без Мерседес, однако, я никогда бы не написал эту книгу.

— В твоей книге различные безумства приходятся на долю мужчин (выдумки, изобретения, занятия алхимией, войны, безудержный разгул), а здравомыслие — на долю женщин. На твой взгляд, это соответствует действительности?

— Думаю, именно женщины поддерживают земной шар в равновесии, иначе он бы просто развалился, в то время как мужчины стремятся делать историю. И кто знает, какая из этих двух позиций более безрассудна.

— Женщины, похоже, не только продолжают род человеческий, по и являются основой продолжения действия в романе. Возможно, этим и объясняется чрезвычайное долголетие Урсулы Игуаран?

— Да, по первоначальному замыслу она должна была умереть перед гражданской войной, когда ей было около ста лет. Однако я понял: не будет ее, не будет и книги. К моменту ее смерти роман набирает столько «пара», что дальнейшее уже не так важно.

— Наиболее трудный момент в работе над романом?

— Начать его. Хорошо помню тот день, когда я с великим трудом закончил первую фразу и с испугом спросил себя: карахо, а что же писать дальше? И до тех пор пока я не нашел галеон среди сельвы, я не верил, что эта книга будет окончена. Но начиная с того момента писал в каком-то исступлении — даже самому было удивительно.

— Есть ли в книге нечто такое, что критики, к которым ты испытываешь столько неприязни, проглядели? Можешь назвать?

— Они проглядели самую главную ее ценность — огромное сострадание автора к своим бедным созданиям.


стр.

Похожие книги