По улице, двухэтажной, деревянной, прогуливались первые сумерки. Торопились в парк, дружно цокая каблучками, стайки девушек, а мне до дому было еще идти и идти.
Вдруг я услышал, что меня зовут:
— Большой мальчик! Большой мальчик! — Из бурьяна придорожной канавы появилась расчесанная на пробор голова пацаненка лет пяти-шести.
Я остановился.
— Поглядите, пожалуйста! Вот у того дома не стоит ли у ворот пожилая женщина с прутом в руках?
— Ты чего-нибудь натворил?
— Натворил… — Пацаненок тяжко вздохнул и опустил глаза. — Я, во-первых, произносил нехорошие слова, а во-вторых, курил.
— Курил?
— Я не для себя. Я доказал Мымрику, что могу не кашлять. Когда он курит, то кашляет на весь двор, а я ни разу не кашлянул.
— А ругался зачем?
— Тоже для Мымрика. Он говорит, что я пай-мальчик, у меня папа был командир противотанкового батальона. Его друг, дядя Ярлы, привез нам папины ордена и медали. Можно, я вас попрошу еще кое о чем?
— Ну, попроси.
— Посмотрите на мои губы и на мою спину. — Он вышел из бурьяна, повернулся ко мне спиной, задирая рубашку.
— Спина как спина. Загорелая.
— А язв нет?
— Чирьев, что ли? Не видно.
— А на губах, по-моему, тоже ничего нет?
— А что должно быть?
— Ну, язвы. Бабушка сказала, что от таких слов, кто их первый раз произносит, человек покрывается язвами, особенно рот.
— Не выдумывай, — сказал я, — ты и сам знаешь: бабушка тебя просто пугала.
Мальчик, соглашаясь, закивал головой:
— Конечно, знаю. Ну а вдруг?
— Не стыдно прятаться? Нашкодил — иди и отвечай за свои шкоды. Ты сын красного командира. Разве тебе пристало бегать от бабушки? Уже темнеет. Она, наверное, с ног сбилась, ищет тебя.
— Я и сам волнуюсь за мою бабушку, — признался мальчик.
— Вот и ступай домой, извинись. А налупят — терпи. Потому что за дело.
— Я пойду, — согласился мальчик. — Только давайте вместе, хотя бы до ворот.
Дом, на который мне указал мальчик, был старый, почти трехэтажный. Верхний этаж деревянный, второй кирпичный. Оба эти этажа вдавили в землю первый. Для его окон пришлось выкопать яму. Форточки были вровень с тротуаром.
— Я по ботинкам знакомых узнаю, — похвастал мальчик.
— Вы в подвале живете?
— В подвале.
— Но твой же отец был красный командир! Он погиб за Родину! Вам должны дать хорошую квартиру.
— Бабушка говорит: дадут лет через десять, чтоб гроб удобнее было выносить.
— Это несправедливо, — сказал я мальчику. — Запомни: тимуровцы берут вашу семью под защиту.
Я нашел кусок кирпича, нацарапал над окнами подвала красную звезду и написал: «Здесь живет семья красного командира».
Из ворот вышла бабушка.
— Митенька, ты пришел. Ну разве можно так пугать свою старую бабку?
Она обняла мальчика и увела. У калитки мальчик обернулся:
— До свидания, товарищ.
Меня словно бы наградили — сорвался с места, побежал по темной улице, и сразу стало тоскливо. Защищать теперь было некого, вся моя храбрость улетучилась.
Мне было страшно одному.
6
Дома полагалась взбучка, но мама встретила меня ласково:
— Сынок, тетя Маня очень просит, чтоб ты переночевал сегодня у нее.
Тетя Маня жила в квартире через стенку. Она — директорша. Была у него прислугой, стала женой. Говорят, что тетя Маня не умеет читать.
Они оба — и тетя Маня, и директор — маленькие, большеголовые, и Мурановская улица зовет их «головастиками». Еще говорят, что тетя Маня колдует. Не иначе как присушила директора. Чего он в ней нашел? Колобок и колобок, да еще косолапый. Мне всегда хотелось научиться какому-нибудь чародейству, но, конечно, такому, чтоб не требовали продавать душу.
Сердце у меня встрепенулось, и все же очень не хотелось идти в чужой дом.
— А зачем мне ночевать у нее? — спросил я сердито.
— Василий Васильевич в командировку уехал, тетя Маруся одна ночевать боится.
— За ковры, что ли, свои?
Мама промолчала.
— А если и вправду воры полезут?
— Постучишь к нам в стенку, — сказал отец.
— Ладно, — буркнул я. — Где мне ужинать? У вас?
— Ты брось свой тон, — сказал отец.
И мне стало противно слушать самого себя: горой стоял за какого-то мальчишку и почему-то грублю дома. Хорош тимуровец!
7
Настольная лампа стояла на полу. У окна огромный красавец стол. На столе мраморная чернильница в виде рыцарского замка. Наверное, трофейная. По бокам от чернильницы две мраморные пепельницы. Одна — в виде русалки, другая — в виде Хозяйки Медной горы. На столе ни ручки, ни листка бумаги.
