Фридрих Ницше - страница 139
«Это вопросы, — отвечал ей Ницше, — по поводу которых я не допускаю возражения. Я говорю о вопросах декаданса, самых животрепещущих, какие только существуют; люди, с их жалким и дегенеративным инстинктом, должны были чувствовать себя счастливыми, что около них есть кто-то, который великодушно дает им благородное вино, в самые темные моменты. Что Вагнеру удалось заставить поверить в себя, это без сомнения доказывает его гениальность, но лживую гениальность… А я имею честь быть совсем другим, гением истины…»
Несмотря на такое возбуждение, письма Ницше дышат неслыханным счастьем; все его восхищает: осень прекрасна, улицы, галереи, кафе Турина великолепны, стол питателен, цены умеренны; у него прекрасное пищеварение и чудесный сон; он слушает французские оперетки, и ничто ему не кажется таким совершенным, как этот легкий жанр, «рай утонченных впечатлений». Он бывает в концертах и одинаково прекрасными кажутся ему Бетховен, Шуберт, Россаро, Гольдмарк, Вильбах и Бизе. «Я плакал… — пишет он Петеру Гасту. — Я думаю, что Турин с музыкальной точки зрения, как и со всякой другой, самый основательный город, который я знаю».
Можно было бы предполагать, что, полный этим опьянением, Ницше не знает о том, какая судьба его ожидает. Ничего подобного: нескольких беглых слов достаточно, чтобы указать на его прозорливость; он чувствует охватывающее его волнение. 13 ноября 1888 года Ницше выражает Петеру Гасту свое желание видеть его около себя и сожаление, что он не может приехать; это была его постоянная жалоба, самое постоянство которой уменьшало ее силу. Ницше знает это и предупреждает своего друга: примите самым трагическим образом то, что я вам говорю. 18 ноября он пишет ему письмо, кажущееся счастливым; он пишет о слышанных им оперетках, о Жюдик и о Милли Мейер: «Для наших тел и для наших душ, милый друг, — пишет он, — все спасение в легкой парижской отраве». В конце письма он добавляет: «Пожалуйста, это письмо принимайте тоже трагически».
Это состояние физического возбуждения, куда влечет его ясное сумасшествие, не мешает ни предчувствиям, ни страху перед надвигающейся катастрофой. Ницше хочет в последний раз собрать все воспоминания и впечатления, оставленные ему жизнью, и пишет странное, самодовольное и отчаянное произведение. Вот название глав: «Почему я так осторожен», «Почему я так умен», «Почему пишу такие хорошие книги», «Почему я рок», «Слава и вечность»… Свое последнее произведение он называет «Ессе Ното». Что означает это заглавие? Это Антихрист или новый Христос? То и другое вместе. Как Христос, он принесен в жертву. Христос — человек и Бог: он победил искушения, которые представлялись ему. Ницше — человек и сверхчеловек: он знал все слабые желания, все низкие мысли и оттолкнул их. Никто до него не был так нежен и так суров, никакая реальность не испугала его. Он взял на себя не только грехи человечества, но все их страхи в самой сильной их степени. «Иисус на кресте, — пишет он, — это проклятие жизни; Дионис, разрезанный на куски, — это обещание жизни, жизни неразрушимой, навсегда воскреснувшей». У христианского отшельника был Бог: Ницше одинок, и у него нет Бога; древние мудрецы имели друзей: Ницше одинок и у него нет друзей. У стоика была вера в смысл своего отречения: Ницше живет без веры и в постоянной борьбе с самим собой. Но он все-таки живет и может заставить себя в этой жестокой жизни петь свои дионисийские гимны. «Я не святой, — пишет он, — я сатир…». — «Я написал столько книг, — пишет он снова, — и таких прекрасных, каким же образом я могу не быть благодарным жизни?»
Это было неправдой: Ницше не был сатиром, это святой, раненый святой, который жаждет смерти. Он говорит, что благодарен жизни; это неправда; душа его полна горечи. Он лжет, но ложь бывает иногда победой, единственной, оставшейся человеку. Когда Аррия, умирая от нанесенного себе самой удара, говорила мужу, отдавая ему свое оружие:
