До нас дошли некоторые отрывки из тех размышлений, которые Ницше пишет «для самого себя». Он горько упрекает себя за часы безделья и веселья и решает вести более суровую и сосредоточенную жизнь. Но в самый момент разрыва со своими несколько грубоватыми, но славными и такими же молодыми, как он сам, товарищами, решимость покинула его. А если остаться с ними? Легкий страх охватил его при мысли, что путем продолжительного с ними общения он может сам привыкнуть к их манерам и в нем притупится отвращение к их вульгарности. «Приспособляемость — страшная сила, — пишет он Герсдорфу, — мы сразу много теряем, лишившись инстинктивного предубеждения против пошлости и низости обыденной жизни». Ницше избирает третий, очень щекотливый, путь и решается откровенно поговорить с товарищами, постараться повлиять на них, облагородить их жизнь и положить таким образом начало новому апостольству, которое впоследствии, мечтает он, проникнет в самые отдаленные уголки Германии. Он вносит проект преобразования корпораций, хочет, чтобы студенты прекратили потребление табака и пива, вещей, внушавших ему отвращение.
Предложение его не имело никакого успеха, проповедника заставили замолчать, и вся компания постепенно отстранилась от него. Ницше с прирожденным ему сарказмом заклеймил их колкими словами и тем еще более усилил их нелюбовь к себе.
Жизнь послала ему самое горькое одиночество — одиночество побежденного. Не он сам покинул студенческую среду — его попросили удалиться. Ницше с его гордым характером было трудно примириться с таким к себе отношением.
Энергично, но без всякой радости принялся Ницше за изучение неинтересной для него филологии. Для него это занятие являлось лишь средством дисциплинирования своего ума и излечения его от туманных тенденций мистицизма.
Кропотливый анализ греческих текстов не доставлял ему никакого наслаждения, а красоту их он улавливал инстинктивно. Ритчль, профессор по кафедре филологии, убеждал Ницше не заниматься ничем посторонним. «Если вы хотите быть сильным человеком, — говорил он, — выбирайте себе специальность». Ницше послушался его совета и прекратил свои занятия теологией В декабре он написал несколько музыкальных пьес и решил затем в продолжение целого года не позволять себе таких пустых удовольствий. Он одержал победу над самим собою, и ему удалось написать работу, которую Ритчль похвалил за точность и проницательность.
Жалкий успех! Ницше хотелось, чтобы в ней увидели оригинальность мысли.
Он часто прислушивался к разговорам студентов: одни без всякого увлечения повторяли формулы Гегеля, Фихте и Шеллинга; великие философские системы в их устах теряли, казалось, всякую силу побуждения; другие, предпочитая позитивные науки, читали материалистические трактаты Фохта и Бюхнера; Ницше, прочитав эти трактаты, больше уже не возвращался к ним Он был поэт и не мог жить без лирических порывов, без таинственного проникновения; холодный определенный мир знания не мог удовлетворять его. Студенты, исповедовавшие материализм, держались вместе с тем и демократических воззрений — они превозносили гуманитарную философию Фейербаха; Ницше же был опять-таки слишком поэтом и слишком аристократом, по воспитанию и по темпераменту, для того, чтобы интересоваться политикою масс. Красота, добродетель, сила и героизм представлялись ему желанными целями, и к достижению их он стремился, но их он желал для самого себя. Он никогда не желал счастливой и одинаково удобной жизни для всех; он был бесконечно далек от идеи благополучия, понимаемого в смысле скромных житейских радостей и уменьшения человеческих страданий.
Какую же он мог испытать радость, когда все тенденции его современников так мало его удовлетворяли? Куда он мог направить свой ум, когда низменная политика, дряхлая метафизика, ограниченная наука не только не привлекали, а даже отталкивали его. Конечно, у него до некоторой степени образовались определенные симпатии; он хорошо знал свой вкус: он любил Баха, Бетховена и Байрона. Но каково же было его собственное миропонимание? Он не умел отвечать на запросы жизни, предпочитая молчание неопределенному ответу, и в 20 лет, как раньше, обрекал себя на воздержание от высказывания своих воззрений.
