— Спуститься вниз — вот в чем проблема, — вслух проговорил он. — Подниматься наверх может всякий — о, почти до бесконечности — но твердой походкой спускаться все ниже и ниже — это совсем другое дело.
Разумеется, он должен был прочитать письмо, и в умирающем свете дня Стивен вытащил конверт из кармана. Рвущаяся бумага — какой печальный звук. Он прочел письмо, храня суровое выражение лица, и все же в конце дрогнул, и невозмутимая маска сменилась гримасой отчаянной нежности. Но это бесполезно — мягкость никогда не помогает — и с тем же выражением безразличия он огляделся в поисках расселины в скалах, где можно было бы прилечь.
К закату луны его дергающееся, измученное тело наконец расслабилось, и он погрузился во тьму; несколько часов мертвого сна — полного забвения. Идущее по кругу солнце осветило сначала Калькутту, потом Бомбей, и, добравшись до другого конца мира, со всей силой обрушилось на его лицо, заставляя Стивена рывком прийти в себя. Он сел, все еще одурманенный сном, но ощущал страшную боль и не мог определить, откуда она. Разрозненные обрывки памяти сложились в единое целое. Он кивнул, спрятал старинное железное колечко — письмо унесло ветром — и, разыскав последний островок снега, умылся. К полудню он был у подножия горы, и бредя по улицам Фуншала, встретил на соборной площади Джека.
— Надеюсь, я не задержал тебя? — спросил Стивен.
— Нет, совсем нет, — ответил Джек, взяв друга под руку. — Мы берем воду. Пойдем, выпьем по стаканчику вина.
Они уселись, слишком унылые и потрясенные, чтобы что-либо ощущать.
— Должен сказать тебе следующее, — начал Стивен. — Диана уехала в Америку с мистером Джонстоном из Вирджинии. Они хотят пожениться. Она не собиралась выходить за меня — просто ее доброе отношение ко мне в Калькутте завело мои догадки слишком далеко: у меня помутилось сознание. Я не сержусь на нее, и пью за ее здоровье.
Они прикончили бутылку, потом другую. Это не возымело эффекта, и на корабль они прибыли в таком же угрюмом молчании, как и отбыли с него.
Закончив набирать воду и пополнив запасы провизии, «Сюрприз» поднял якорь и вышел в открытое море, обогнул остров с востока и направился в непроглядную ночь. Веселье на баке разительно контрастировало с тишиной на юте. Как заметил Бонден, корабль «затонул кормой». Матросы понимали, что с их шкипером что-то не в порядке: они проплавали вместе с ним достаточно, чтобы уметь читать по его лицу — ведь капитан военного корабля на море превращается в абсолютного монарха, подателя дождя и вёдра. Еще они сочувствовали доктору, который был даже еще бледнее; правда общее мнение сводилось к тому, что они оба съели что-то иноземное на берегу и через пару дней при помощи ударной дозы ревеня им станет лучше. Видя, что окриков с квартердека не следует, они пели и веселились вовсю с того самого момента, как подняли якорь — это ведь последний отрезок, и попутный ветер несет их к Лизарду. Жены, любимые, получка — наконец-то райские поля замаячили на горизонте!
В каюте господствовала не столько печаль, сколько усталость от возвращения к обыденности — к привычному ходу жизни, не имеющей особого смысла — радости, конечно, мало. Стивен надзирал за лазаретом и подолгу просиживал за журналами вместе с Макалистером: через неделю-другую корабль будет раскассирован, и им предстоит сдавать отчет, держа под присягой ответ за каждую драхму, за каждый скрупул медикаментов, израсходованных за последние восемнадцать месяцев. А совесть у Макалистера была чувствительная. Оставшись в одиночестве, Стивен заглянул в личный тайничок с лауданумом, своим бутилированным укрепителем. В былые времена он частенько прибегал к нему, поглощая за день до четырех тысяч капель, но теперь даже пробку не нюхал. Нужды в укрепителе больше не было: теперь он ничего не ощущал, и необходимость искусственно достигать атараксии отпала. Сидя в кресле, он задремал, и проспал орудийные учения и весь вечер вплоть до ночной вахты. Резко пробудившись, Стивен заметил падающий из двери в большую каюту свет. Там он обнаружил Джека, все еще корпевшего над своими записками для гидрографа Адмиралтейства: бесчисленное множество промеров глубин, чертежей побережья, пеленгов — ценнейшие, точные наблюдения. Капитан становился ученым моряком.
