Любая сбежала бы при виде этой сцены, бросив Лафру на волю судьбы, потому что последствия были действительно ужасны. Под вопли молочниц, нянек и нескольких пожилых дам Лафра совершил тягчайшее преступление, обратив в бегство целое стадо дойных коров. Он, конечно, не повторил подвига, которым заслужил себе имя, но, обнаружив, что коровы удирают, разогнал их по всему парку, получив от этого занятия такое удовольствие, которого до сих пор в Лондоне ему ничто не доставило.
Фредерике и в голову не пришла мысль о бегстве, но когда ей удалось с помощью главного фермера и двух служителей парка поймать и обезвредить совершенно не раскаявшегося в содеянном пса, она поняла, что положение ее отчаянное. Вокруг нее разыгралась кровавая сцена: одна из старушек билась в истерике, другая требовала, чтобы немедленно послали за констеблем, фермер посылал проклятия на ее голову, а завсегдатаи парка высказывали твердое мнение, что Лафру надо запереть на замок, пока не придет время неминуемой расправы над ним. Да еще нянька, смотревшая за детьми, с которыми только что резвился Лафра, подоспела, привлеченная суматохой, и подлила масла в огонь своими жалобами на то, что он яростно напал на ее крошек, отнял мячик, напугал их до смерти, а малыш Джон из-за него упал, разбил лицо, поцарапал ручки и испачкал нанковые брючки.
— Ложь! — презрительно проговорила Фредерика.
Ни фермер, ни парковые служители не придали значения нянькиным рассказам. Пастуха волновало только его стадо, а служители, поглядев на прижатые уши и виляющий хвост, которым Лафра приветствовал своих юных приятелей, ни на минуту не поверили в его дикий нрав. Они только решили, что он слишком беспородный молодой озорник-переросток, и при других обстоятельствах они были бы более снисходительны к его недостойному поведению. Но правила в лондонских парках строгие; старая дама с острым длинным лицом, которая убеждала их послать за констеблем, ее слабонервная ровесница, еще страдающая от припадка, разные граждане, заявляющие, что таким опасным животным нельзя разгуливать на свободе, и вопли нянек, требующих возмездия для дикого зверя, который перепугал их чувствительных крошек, вынудили парковых служителей посмотреть на дело с другой точки зрения. Поглядев, с одной стороны, на толпу граждан, желающих, чтобы об инциденте было сейчас же доложено главному смотрителю парков, и, с другой — на нашкодившую дворняжку с молодой особой, даже не сопровождаемой лакеем или горничной, они поняли, что им надо делать: Лафру, внушительно сказал Фредерике старший из двоих, они должны забрать и запереть до решения магистрата.
Лафра, которому совсем не понравился ни его тон, ни намерение приблизиться, перестал часто дышать, поднялся и угрожающим рычанием предупредил, что любая попытка тронуть Фредерику дорого обойдется хранителю парка. Он принял такой воинственный вид, что фермер пришел к выводу немедленно уничтожить пса, а парковый служитель потребовал у Фредерики «убрать эту собаку подальше!» от него.
Среди собравшихся фермер был наиболее непреклонен к преступному Лафре. Одного взгляда на его разъяренное лицо было достаточно, чтобы понять, что взывать к милосердию бесполезно. Вся дрожа внутри, Фредерика проговорила:
— Осторожнее! Эта собака принадлежит маркизу Алверстоку! Она чрезвычайно ценная, и, если с ней что-то случится, его светлость очень разгневается!
Младший служитель, у которого было свое мнение по поводу происхождения Лафры, сказал упрямо:
— Чушь! Какой маркиз купит его! Он и гроша ломаного не стоит! Обыкновенная дворняжка, вот кто он!
— Дворняжка? — воскликнула Фредерика. — Да знаете ли вы, что это чистокровнейшая барселонская овчарка, да еще привезенная в Англию за огромные деньги! Я извиняюсь, конечно, что он погнался за коровами, но он просто собирался их пасти! Эта порода именно с такой целью и была выведена в Испании, а к английским коровам он еще не привык!
