Это сопоставление объясняет тем не менее оценку критиков, включая Эмиля Генрио, само воплощение серьезности, которые после появления ее второго романа «Смутная улыбка» вновь проводят параллели. «Это мадемуазель Радиге», — восклицает он, а столь же восхищенному Роберту Кемпу она напоминает Бенжамена Констана[52]. Эти два знаменитых персонажа мира французской литературы познакомились с романисткой у Жюйара и имели возможность оценить ее острый ум.
Что касается обеда, поданного после коктейля, то присяжные суда критики тогда вряд ли смогли бы составить мнение о Франсуазе Саган, совершенно ошеломленной происходящим с нею: «удача», да, «удача»[53]. «Нас было восемнадцать человек за столом, — вспоминает Рене Дефе. Франсуаза посреди этого ареопага явно чувствовала себя неуютно и в буквальном смысле не могла рта раскрыть». Надо сказать, что она только что подверглась тщательному допросу под материнским оком пресс-атташе издательства Жюйара. Немного растерявшись, Франсуаза отвечала под непрекращающиеся фотовспышки.
Она весит 49 килограммов, ее рост 1 метр 66 сантиметров. Она никогда не делает макияж, не красит ногти, одевается в прямые черные юбки и пуловеры и всегда носит туфли без каблуков. Иногда ей приходится надевать вечерние платья.
Она живет с родителями; у нее есть комната, которая ей служит кабинетом, проигрыватель последней модели, пластинки (концерты Моцарта, Сиднея Бешета[54], Луи Армстронга[55]) и книги (Пруст, Чехов, Толстой, Жид[56], Элюар, Фолкнер[57], Черные серии[58]).
Она любит читать, забравшись на обитый красным велюром диван и укрывшись шотландским пледом, курит «Честерфилд» и иногда пьет виски.
«Да, я написала мою книгу за один месяц двумя пальцами на пишущей машинке…» — повторяет она назойливым журналистам.
Обычная девушка, любит жить, смеется, танцует, проводит время с друзьями, слушает музыку, читает. Как и все остальные… У нее узкое лицо, а две ямочки едва смягчают серьезность обращенного к миру собственной фантазии взгляда, где блещут золотисто-коричневые искорки.
Статья Франсуа Мориака на первой странице «Фигаро» произвела эффект разорвавшейся бомбы, пророча Франсуазе звездную известность. «Падающая или “новая” звезда?» — называет он хронику в «Информасьон».
«Быть может, мы имеем дело с наследницей порочного гения Колетт[59] (и ситуация подобна — дочь с отцом и сын с матерью: кажется, «Здравствуй, грусть!» воссоздает атмосферу «Шери»)? Может быть, это всего лишь падающая звезда, рассекающая почти пустой литературный небосклон года?» — пишет автор романа «Змея в кулаке» Эрве Базен[60]. «Исключительная молодость Франсуазы Саган оставляет меня равнодушным, — констатирует он. — Мне дела нет, что ей всего восемнадцать: это ни о чем не говорит, ошибкой было бы полагать, что это явилось причиной ее успеха, наоборот, с точки зрения морали это обстоятельство — помеха для нее.
Сама Франсуаза выражает протест устами Сесиль: “Пожалуйста, не колите мне глаза моей молодостью: я никогда не прикрывалась ею — я вовсе не считаю, что она дает какие-то привилегии или что-то оправдывает. Я не придаю ей значения”[61]. В самом деле, у нее больше нет возраста — она уже не невинна, но и до зрелости ей далеко. Одни торопятся жить, другие отчаянно хватаются за жизнь — в этом обществе нет ощущения присутствия поколений, и кажется, будто исчезает “респектабельность старости”. Нет, в самом деле, у нее не больше молодости, чем было у Радиге (…)».
Заинтригованный Эрве Базен встретился с ней, желая пролить свет на образ Сесиль, мечтающей о «любви захватывающей, сильной и стремительно уносящейся в прошлое».
«Я сначала создала своих персонажей, а потом уже рассказ о них», — поведала ему Франсуаза Саган, которую он счел моложе, нежнее ее семнадцатилетней героини и, главное, чертовски умной. Вывод: между автором и персонажем нет ничего общего. Кто тогда Сесиль?
Это непостижимая тайна романа «Здравствуй, грусть!», перед которой пасует добропорядочное буржуазное сознание. Потому что «грех — это единственный яркий мазок, сохранившийся на полотне современной жизни». Сесиль цитирует здесь Оскара Уайльда
