Франсуаза Саган - страница 18

«Когда Франсуаза ходила в школу, я совсем ею не занималась», — говорит Мари Куарэ. Она перепоручила все заботы Юлии Лафон, которая выполняла обязанности гувернантки и кухарки. Ее дед, Люсьен Лафон, был мельником в Промильяне, деревне близ Керси, откуда она уехала на службу к Куарэ. «Почтальон мне сказал, что эта семья ищет работницу», — рассказывает эта самоотверженная женщина. Сначала ей поручили присматривать за Жаком и Сюзанной, четырех и семи лет.

В то время Юлия была проворной молодой девушкой. Ее стремление служить в буржуазной семье, имевшей в округе хорошую репутацию, объяснялось ее планами на будущее. Она приняла на себя заботу о большой квартире на бульваре Малешерб, «странную квартиру, напоминающую жилище “семьи Буссардель”[87], где неудачно были распределены комнаты и устраивались большие приемы», — объясняет Франсуаза[88], которая девчушкой разъезжала там на своем ослике на колесиках.

Конечно, в обязанности Юлии входило заботиться о душевном спокойствии Франсуазы. Она стала ей второй матерью, посвящала много времени малышке, невероятно упрямой, которая разговаривала с ней, взобравшись на табурет. Почти каждый день во второй половине дня они ходили в парк Монсо, а когда семья жила в Лионе, во время войны, в парк Тет д’Ор. Перед прогулкой Юлия всегда поражалась, как неряшливо одета Франсуаза. «Она совершенно не обращала внимания на свой костюм», — говорит ее мать. Что не мешало ей иногда кокетничать, как, например, в тот непогожий день, когда она захотела обновить красивую шляпку.

«По-моему, пойдет дождь, надень лучше старую шляпку», — сказала ей Юлия. «Нет, нет, я хочу новую».

«Когда мы возвращались, — рассказывает Франсуаза, — я случайно посмотрела в зеркало и обомлела — не предупредив меня, мне надели старую шляпку. Это вызвало во мне бездну негодования по отношению ко взрослым. Меня обманули, а я, думая, что на мне новая шляпка, еще лукаво посматривала на всех».

«Из детства мне запомнилась еще одна история. Чулки и косы у меня были до колен. А в моем классе некоторые девочки носили короткие и завитые волосы. Надо мной смеялись, и однажды я вернулась домой с просьбой сделать мне стрижку. Я так замучила мать, что на следующий день меня отвели в парикмахерскую.

Я была младшей, и мне шили одежду в ателье. В юности я совсем не обращала внимания на свой костюм. Впрочем, я ничем не отличалась от других девочек. Все одевались очень просто. Я помню, что у меня была черная юбка, немного длинноватая, с разрезами по бокам».

Сегодня Юлия лукаво улыбается, вспоминая об этих далеких временах. В душе она хранит образ неуправляемой малышки Франсуазы. Юлия была глубоко предана семье, с которой делила радости и горести на протяжении более полувека.

На двадцатилетие ее службы дому Пьер Куарэ купил ей в Кажарке, на Тур де Виль, домик, наследную собственность кюре. Этим он хотел выразить Юлии Лафон признательность за то, что она была ангелом-хранителем его детей, особенно Франсуазы, с которой всегда было много хлопот.

По возвращении в Париж Кики с трудом приспосабливалась к городской жизни. Привыкнув резвиться на свежем воздухе близ Дофине, она плохо переносила замкнутое пространство квартиры, пусть даже очень просторной. Поблизости была расположена школа «Луиз-де-Беттиньи», которой руководили чопорные старые девы. Классы занимали несколько небольших домов пансиона, обращенных к парку, где ученики на переменах играли в мяч. На фотографии, сделанной в 1946 или 1947 году, она, грустная и задумчивая, среди тридцати семи учеников пятого набора вокруг мадемуазель Шарезье, учительницы словесности.

Умная, милая, но чересчур болтливая — так характеризует ее Жаклин Майар, посетившая будущую романистку в «Луиз-де-Беттиньи».

«Я была просто ужасна, — вспоминает Франсуаза Саган. — В конце концов меня выставили за дверь. Я подвесила бюст Мольера в петле в дверном проеме класса, когда нам читали невыносимо скучные лекции. Потом, во время игры в мяч, я кому-то поставила синяк, уже не помню кому. Много было всяких приключений. Я не осмеливалась обо всем рассказывать матери, когда мне было двенадцать-тринадцать лет. Я скрыла, что меня выгнали. Около трех месяцев перед каникулами я бродила по Парижу, не слишком удаляясь от дома. Я все же боялась! Утром я вставала в 8 часов, с деловым видом брала портфель и уходила…»