— Сука! — завопил на нее Паркес.
И тогда она всадила ему в горло ребро ладони с такой силой, что сразу перебила трахею. Дрожа и задыхаясь, чувствуя, как адреналин бушует в ее жилах, Диана смотрела, как он умирает. И только после того, как огонь потух в ее глазах, до нее дошел весь ужас ею содеянного.
Рид Паркес — ее единственная зацепочка — теперь был в полном смысле мертвым грузом на ее совести. Он никогда не сможет рассказать, кем он был на самом деле, и какова была его роль в переправке в страну героина. Она забыла о главной заповеди оперативнику в опасной ситуации: держи свои эмоции на привязи.
Паркес, конечно, сломал ее — и даже более основательно, чем сам думал. Из-за него она перестала быть слугой закона. Теперь она, наконец, осознала, что смерть Доминика сделала с Сивом. Паркес превратил ее в человека, уже не связанного законом. В такого, каким стал Сив. Но ведь закон священен... Что теперь с ней будет? Она этого не знала, только смутно отдавая себе отчет, что теперь ей суждено быть пленницей того, что она сделала. То крайнее отчаяние, которое порой охватывает человеческий дух, находящийся в состоянии полного затмения, охватило ее, и ее всю затрясло, как в лихорадке.
Но тут она заметила светящийся дисплей перевернутого портативного телефона. Десять красных искорок в полутьме кабины моторной лодки. Таинственные руны, рдеющие во мгле.
Она на четвереньках перебралась туда и уставилась на цифры номера, который Рид Паркес набрал, но позвонить так и не успел.
* * *
М. Мабюс сидел в прокуренном зале клуба «Дезирэполис». Он пил виски, тупо уставившись на стену звуков, возведенную вокруг него музыкой.
Атмосфера «Дезирэполиса» была точь-в-точь из черно-белого фильма сороковых годов. Такой же зернистый и бесцветный воздух, как на старой пленке.
Женщины в коротких юбках и в шляпах, как у Робин Гуда, с трудом удерживающихся на их замысловатых прическах, выставляли на показ ноги в чулках со швом. Молодые люди в мешковатых брюках боролись за их внимание с другими молодыми людьми, одетыми в американские бейсбольные куртки. Рок-музыка своими бешенными ритмами заставляла сердца биться сильнее.
Но эта непроницаемая стена звуков была для М. Мабюса чем-то вроде экрана, на котором разворачивались зловонные сцены прошлой жизни. Вернувшись с того места, где когда-то была его деревня, он не мог думать ни о чем кроме того, что дочь Ван Нгока, Луонг, сотворила с ним. Он вырвал ее мертвые глаза, приговорившие его к такой муке, вырезал язык, произнесший этот приговор, но он был не в силах разорвать путы, которыми она его связала. Ее проклятие, произнесенное от имени десятков тысяч людей, погибших из-за него, преследовало его. Проклятие коллективной души его народа. Ее проклятие говорило ему, что его народ знает о двурушничестве и проклинает во веки веков.
Теперь он, как Махагири, отлучен за свои грехи от самсара, колеса жизни, и перевоплощение ему не суждено во веки.
Он обречен на тысячу адов «Муи Пуан». Он не смеет назвать себя сыном женщины, и он не оставит после себя потомства. Он уже как бы не существует. Осталось только умереть физически.
И все же. Все же он горел пламенем, не видимым другими людьми. Это пламя жажды возмездия. Его глаза, а не глаза Луонг, были бездной, в которой обитали беспокойные духи людей, умерших в мучениях из-за него. Его язык, а не язык Луонг, корчился от неизреченных проклятий невинных, сгоревших в горниле войны.
Только находясь в заключении, он удостаивался посещения ангелов, которые в этой черной яме могли выдерживать его присутствие. Только в те моменты высокого полета духа, когда настоящее, прошлое и будущее сливалось в его сознании в один континуум, — только тогда он видел смысл в продолжении жизни.
Часто ему казалось, что сдавшись на милость врагу, он сможет снять с себя проклятие Луонг. Если у него самого не было решимости, чтобы убить себя, пусть это сделают за него враги.
Но с ужасом он обнаружил, что уже не знает, кто его враг. Северный Вьетнам или Южный? Его сознание отказывалось вспомнить, кем он был раньше и даже кто он теперь. И тогда М. Мабюс подумал, что можно сдаться кому угодно. И в том лагере его враги, и в этом. Кругом враги.
