Маркус Гейбл задумчиво кивнул сам себе после этих слов и затем добавил: "Конечно, не все на суде будет тишь и гладь. Но такова наша жизнь! Я прошел сквозь ад и выбрался из него через заднюю дверь. Ну, хорошо, выдаст нам Аликс Лэйн что-нибудь. А мы это ей назад, на лопате! Меня только одно волнует, когда я смогу вернуться к своему бизнесу. Это сучье дело стоит мне кучи денег каждый день, пока я утюжу своей задницей скамейки в этом суде.
Крис посмотрел на него, на этого коротышку с мощными, как у борца, плечами, с жесткими глазами солдата, с большим хищным ртом на лице, которое можно назвать красивым, если при этом иметь в виду силу, которую это лицо излучало. Надо полагать, женщины всегда пользовались этим словом, описывая его внешность.
В этом лице была зрелость, которую может принести только возраст. Но, тем не менее, оно было гладким, как у юноши. Кто знает, подумал Крис, может, Гейбл все-таки время от времени подтягивает кожу? Он более внимательно пригляделся к местам поближе к ушам и, конечно, обнаружил красноречивые шрамчики.
— Под «сучьим делом», я полагаю, вы имеете в виду смерть вашей жены? — спросил он.
— Не саму смерть, — ответил Гейбл, как всегда отмахиваясь от мнения другого человека, не совпадающего с его собственным. — Я имею в виду эту пародию на правосудие, через перипетии которой мне приходится проходить.
Крис подумал о том, есть ли в лексиконе Маркуса Гейбла словосочетание «угрызение совести». Наверное, есть, решил он, но, скорее всего, снабженное негативными, презрительными коннотациями.
— Я добиваюсь от вас только правды, м-р Гейбл, — сказал Крис. — Если вы солгали мне в чем-то, то я не смогу вам помочь при всем желании. И если обвинение докопается до какой-либо правды относительно вас, о которой мне ничего не известно, вы будете обнюхивать стены исправительного заведения с внутренней стороны в течение ближайших пятнадцати лет, как минимум, прежде чем в суде будет принято к слушанию дело о вашем досрочном условном освобождении.
— Что это ты там говорите о тюрьме? — воскликнул Гейбл, вскакивая со стула: его так и распирало от избытка энергии. — Вы здесь как раз для того, чтобы сделать так, чтобы я не попал в тюрьму. — Он перевел глаза с Криса на репродукцию гравюры Дега на стене. — Знаете, а у меня несколько лет висел оригинал. Мне он никогда не нравился, и я купил его не потому, что он мне нравился. Просто Линда думала, что эта картина хорошо смотрится над диваном в гостиной, или что-то в этом роде, не помню уж точно. Но это не важно. Я продал ее на аукционе в прошлом месяце, и мне дали за нее вчетверо больше, чем я заплатил. Эти япошки отрывают с руками любую хреновину. Просто удивительно. Набрасываются, как стая пираний, сшибая друг друга, чтобы освободиться от своих иен, пока на них хоть что-то можно купить...
— Ну а правда?
Гейбл заморгал длинными, как у девушки, ресницами.
— Причем здесь правда? Ах, да. Правда состоит в том, что искусство — это та же коммерция. Сколько я могу за него выручить и какой доход я получу, продав. Цвет, перспектива, формы, оригинальность видения мира — все это ерунда для меня. Честно говоря, я подозреваю, что и для всех людей.
Крис смотрел в окно на голубоватую дымку от выхлопных газов, окутывающую Сентрал-Парк, медленно считая про себя до десяти. — Я не о том. Я — о вашей любовнице, — сказал он, наконец.
— Это чистейшая ложь! — крикнул Гейбл, ударив кулаком по столу. Его лицо застыло в непроницаемую маску, так что у Криса создалось впечатление, что, если по этой маске ударить молотком, она разобьется на мелкие кусочки. — Я любил свою жену. Всякий, кто скажет противоположное, солжет. Понятно?
Крис кивнул.
— Понятно. Но должен вас предупредить, что всю следующую неделю, а может, и часть следующей, на нас будет литься дерьмо, как из рога изобилия.
— Я вам плачу за вашу работу, — сказал Гейбл, уже держась за ручку двери. — Вот и выполняйте ее, черт побери, не спрашивая у меня на то особого разрешения.
Вот тут-то и почувствовал Крис впервые, насколько ненавистна ему его работа. Он всегда верил в святость прав человека, как и в мудрость американской судебной системы. Каждому гарантируется объективное разбирательство, справедливый суд и непредвзятая оценка его проступка здравомыслящими согражданами. Гордость этими достижениями демократии и привела Криса на юридический факультет.
