У меня такое впечатление, словно я вам чем-то надоела. Не знаю, почему у меня создалось такое впечатление. Простите меня за «анализ» Франка. Это постыдно, и мне неловко, что я позволила себе этим заниматься. Я чувствую, что мне необходимо обхватить голову ладонями, чтобы она не разорвалась.
Спасибо за все, и auf Wiedersehen[38].
Ваша М. П.».
Два последних письма Милены относятся к первым месяцам после смерти Кафки. Кафка в последнее время мало встречался с Миленой. Он провел с ней четыре дня в Вене, и у них была довольно неприязненная встреча в Гмунде, которая привела их ко взаимному отчуждению. В «Замке» Кафка показывает, что согласие между двумя возлюбленными длится недолго, и мы читаем о том, что происходит после первой ночи любви: «Он был слишком счастлив, держа Фриду в объятиях, и вместе с тем его терзала тревога, потому что ему казалось, если от него уйдет Фрида, он потеряет все, что у него есть». Вскоре начались трудности, перемежавшиеся лишь редкими проявлениями взаимного доверия. Что касается второго раза, когда Фрида и К. были близки, то в четвертой главе (в самом начале) звучит ужасное проклятие. Я уже говорил, что история любви, развивающаяся в романе, представлена как горькая карикатура. Реальность была более великодушна и милостива, чем ее отражение. В романе Кафка был вынужден поставить под сомнение и очернить свои собственные чувства. Жизнь же дала Кафке те моменты счастья, которые сияли со страниц его первых писем, она дала ему письма Милены (к несчастью, утраченные) и восторженный вскрик благодарности. Крах отношений случился в период между «четырьмя днями» и временем их второй близости. Вероятно, и позже Милена навещала Кафку, но это были малозначительные встречи. Когда Кафка рассказывал мне об этих визитах, он говорил, что они расстраивали его и причиняли боль, хотя по-прежнему он высоко ценил то благотворное влияние, которое на него оказывала Милена. Встречи в Мариенбаде, о которой говорит Хаас в эпилоге к письмам Милены, на самом деле не было. В дневнике от 29 января 1922 г. говорится о встрече с Ф. в Мариенбаде в июле 1916 г.
Надеюсь, что читатель почувствовал страстность натуры Милены в приведенных мною письмах. Эти письма в сочетании с письмами к ней самого Кафки имеют огромную ценность. Другие документы, непосредственно относящиеся к этому периоду, отсутствуют.
Вот два последних письма ко мне (написаны на немецком):
«Дорогой доктор!
С благодарностью возвращаю вам книгу. Простите меня, пожалуйста, за то, что не повидала вас. Я думаю, что едва ли стоит сейчас говорить о Франце, и вам конечно же тоже не хочется говорить о нем со мной. Если вы позволите, я дам вам знать, когда отправлюсь в Прагу в сентябре. Передайте, пожалуйста, мои наилучшие пожелания вашей супруге, с которой я однажды обошлась, возможно, несправедливо, хотя вовсе этого не желала. Если можете, сделайте так, чтобы мои письма к Францу были сожжены. Я доверяю их вам. Его рукописи и дневники (в которых вовсе не идет речь обо мне, они были написаны, когда он не знал меня, приблизительно пятнадцать солидных записных книжек) находятся в моей собственности и, если нужно, могут быть предоставлены в ваше распоряжение. Таково было его желание: он просил меня не показывать их никому, кроме вас, и сделать это только после его смерти.
С наилучшими пожеланиями,
Ваша Милена Поллак».
«27 июля, 1924
Дорогой доктор,
Я не могу приехать в Прагу, чтобы передать вам рукописи, хотя мне хотелось бы сделать это. Я не нашла никого, кому могла бы их доверить, и поэтому посылаю записные книжки почтой. Я отложу поездку в Прагу на октябрь. Тогда я вам лично кое-что передам. Я прошу вас также взять мои письма у семьи Кафки. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Сама я не хотела бы просить их ни о чем.
Я очень, очень вам благодарна – полагаю, что увижу вас после 1 октября. Если вы не намереваетесь оставаться в это время в Праге, пожалуйста, пишите мне в Вену, когда вернетесь из Италии. С искренними пожеланиями,
Милена Поллак».
С той поры я много разговаривал с Миленой и получил от нее рукописи Кафки.
