А под скатертью Юрины кеды, а под скатертью Юрины брюки, а под скатертью и сам весь Юра Голованов… Всё. Сейчас арестовывать будут добра молодца.
Появился проводник-кавказец.
— Зачем шумишь, товарищ дорогой? Не нервничай, пожалуйста. Мы сейчас этого безбородого очковтирателя выдворим. Ну, заяц! — наклонился он к Юре. — Выходи!
— Наполеон! — крикнула официантка. — Ты его давай к старшому…
Однако проводник Наполеон остановился с Юрой в тамбуре и сказал:
— Ну, Лис Патрикеевич, выкладывай правду.
— Нет у меня тут никаких папы с мамой, — с безнадёжной простотой молвил Юра.
— Знаешь, у меня тоже возникла такая мысль, — деликатно и озабоченно произнёс Наполеон, — Вот что. Сейчас этот кошмарный человек уйдёт, и мы с тобой поужинаем. А заодно обсудим, как дальше жить.
…Нет, события всё же разворачивались правильно. И развернул их этот не особенно молодой, невзрачный человек. Так ведь и должно быть: когда ты едешь по правому делу, обязательно найдётся хоть один, кто тебя поймёт и поддержит. И это так просто: повернуть, как Наполеон, невидимый… нет, не стоп, а другой — хороший кран. Кран, которому надлежит быть в распоряжении каждой человеческой души.
ВООБРАЖАЕМЫЙ МЯЧ КАТИЛСЯ ПО ОПУСТЕЛЫМ И ПРИТЕМНЁННЫМ КОРИДОРАМ ВАГОНОВ, ВКАТИЛСЯ В ПУСТОЕ КУПЕ, ГДЕ ЮРА И ЗАНОЧЕВАЛ. А ПОТОМ, ОБВЕДЯ НОЧЬ, ЮРА ПОВЁЛ ДРИБЛИНГ ВОСПОМИНАНИЙ СНАЧАЛА ПРЯМО ПО РЕЛЬСАМ, ПРЯМО ПО ШПАЛАМ — потому что поезд давно прибыл и стоял в тупике далеко от перрона. Это была Москва.
И ВОТ ДРИБЛИНГ ИДЁТ ПО БОЛЬШОЙ КАЛИТНИКОВСКОЙ УЛИЦЕ.
И вот он — знаменитый Калитниковский, или Птичий, рынок. Рынок, который вполне бы мог называться «Рыбий», «Собачий», «Кошачий», «Кроличий», да мало ли ещё чей. Нет, пожалуй, всё же в первую голову — «Рыбий»…
Юра оторопел. Он увидел за оградой толпу, причём было непонятно, что можно в такой густой массе делать, кроме, разве, того, как просто стоять, вытянув руки по швам.
У входа культурные девушки и женщины продавали котят, И вообще народ тут был приличный. Присутствовал даже Николай Дроздов из телепередачи «В мире животных». Продавал гиббона.
К нему подошли Юрины родители и стали прицениваться. Дроздов наставительно сказал, словно набивая цену:
— Гиббоны — единственные человекообразные обезьяны, передвигающиеся на двух ногах.
«Значит, я тоже гиббон», — подумал Юра и очнулся.
Он дома, на тахте. За стеной телевизор. Показывают «В мире животных». Звук стал громче, потому что дверь приоткрыл отец.
— Юрий, не обижайся на меня, — сказал отец.
Но это было не всё. По умиротворённому виду Юры Александр Александрович догадался, что операция «Рыба», видимо, закончилась успешно. Почему бы сейчас не сделать сыну приятное — вскользь, небрежно, как что-то малозначащее, не сказать, например, такое:
— Костя, наверно, обрадовался, когда ты ему рыб привёз?
Юра чуть вздрогнул. Молчал, соображая.
— Как, кстати, называются эти чёртовы рыбы? — ещё небрежнее спросил Александр Александрович. Он полагал, что сын столь же небрежно скажет что-нибудь наподобие «люминофоры», зевнёт, повернётся на бок и тем закончит разговор. Но сын молчал. А сам думал, думал. «Славик! — осенило его. — Это он Славику соврал насчёт рыб тогда на станции… Соврать и сейчас?» «Промолчи, — посоветовал ЮАГ. — Скоро всё само собой откроется».
Отец, помедлив, вышел. «Мальчишка-кокетка, — думал он, усмехаясь. — Скромник! Уклоняется от разговора. Но всё равно молодец!»
А ЮРА, ЛЁЖА НА ТАХТЕ, ПОГНАЛ СВОЙ НЕВИДИМЫЙ МЯЧ С ПТИЧЬЕГО РЫНКА — ПОГНАЛ НАЗАД. В тот самый четверг, когда они, уже осмелев, снова играли в футбол под окнами.
— Голова, пас! — кричал Пашка.
Но Юра увидел возвращавшегося с циклопной ловли дядю Костю и подбежал к своему новому другу поздороваться.
— Физкульт-привет, — сказал тот. — Твой заказ выполнен, — и, улыбаясь, повертел рукой, словно размешивал чай. — Зайдём?
Неторопливо вошли в подъезд. Около почтовых ящиков Константин Петрович остановился и достал газету. Они уже поднимались по лестнице, как Юра весело закричал:
— Вы письмо уронили! Наверно, из Австралии.
Поднял и подал письмо. Костя так и прилип нему глазами.
— Вот это номер! — произнёс он то ли радостно, то ли испуганно и побежал вверх по лестнице. Прямо-таки помчался. Лихорадочно открыл дверь, вбежал в комнату и плюхнулся в кресло. Юру не замечал. Торопливо, как попало, разорвал конверт и стал читать.
