Не одним хоккеем была заполнена его жизнь. Он постоянно интересовался театром, кино, много читал. Его артистической натуре были духовно близки люди искусства: Валерий был дружен с артистами театра на Таганке Владимиром Золотухиным и Борисом Хмельницким, а те познакомили его с Владимиром Высоцким, чьи песни он очень любил.
«Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» И.Ильфа и Е.Петрова он знал чуть ли не наизусть, наверное, потому, что сам любил шутку и понимал толк в ней. Помнится, однажды, после того как армейцы выиграли первый период у своего противника со счетом 6:1, Харламов улыбаясь сказал в перерыве директору Дворца спорта ЦСКА:
– Чего дальше играть? Давайте распоряжение, чтобы гасили свет и распускали публику.
О команде, игроки которой все время выясняли отношения на льду, он заметил:
– Ну и команда – один на всех и все на одного. Писатель Яков Костюковский, большой поклонник футбола и хоккея, даже собрал в записной книжке образчики юмора Валерия Харламова и напечатал их в еженедельнике «Футбол–хоккей».
И артистизм и интеллект Харламова накладывали яркий отпечаток на игру Валерия: ему всегда претила шра грубая, бездумная. Как-то мы сидели на трибуне на стадионе в Лужниках, и Харламов заметил:
– Посмотрите, сколько беготни и как мало мысли.
Слово «мысль» тут весьма знаменательно. Валера всегда думал, как сыграть оригинальнее, неожиданнее для противника, а не метался по коробке в хаотической броуновской толкотне. (Помните эту картину под окуляром школьного микроскопа?)
Когда мы работали над книгой, мы не раз говорили о Харламове со спортивными журналистами, пишущими о хоккее или комментирующими его. Слова были разные, но все сошлись на том, что писать и говорить о нем было интересно, что комментировать его игру скучными, рыбьими словами было стыдно. Что своей яркой изящной игрой он и их заставлял искать слова яркие, незатасканные.
Мастерство Харламова всегда восхищало зрителей. Теперь он был лидером звена. Далеко позади осталось время, когда к Петрову и Михайлову подключили худенького парнишку, и они приглядывались к нему, думали: потянет этот черненький или нет? Забылся и тот неудачный для команды, но такой важный для них матч в Горьком, который они впервые сыграли вместе. Это была уже тройка экстра-класса, получившая мировое признание.
Они достигли удивительного взаимопонимания, когда не обязательно смотреть, чтобы знать, где сейчас или где будет через секунду партнер. Ученые до сих пор никак не разрешат сомнения в существовании телепатии, хотя тратят немало времени на исследование парапсихологических феноменов, а эта легендарная тройка постоянно показывала чудеса телепатии, тонкое и глубокое понимание игры.
Чехарда игроков, которых тренеры подбирали для Петрова и Михайлова, была прервана Валерием, который сразу стал равноправным членом их маленького, но крепкого коллектива. Каждый из них был индивидуальностью, но вместе они составляли единый слаженный ансамбль и в жизни, и на льду.
Владимир Петров – человек далеко не кроткий, отчаянный спорщик, всегда на все имеющий свое мнение и горячо его отстаивающий. Борис Михайлов тоже никогда в жизни ведомым не был. Он, казалось, и родился лидером, волевым, смелым. И Харламов при всей своей покладистости в «овечках» никогда не ходил.
И тем не менее они не только отлично играли вместе, дружили, уважали друг друга. Они никогда, ни при каких обстоятельствах не подводили друг друга. Что бы ни случилось, как бы ни складывалась ситуация, спортивная или жизненная, в голове у каждого мелькала одна и та же мысль: а что ребята скажут? Как бы не подвести!
Можно было бы, наверное, математически доказать, как точно Петров, Михайлов и Харламов дополняли один другого: техника одного, помноженная на энергию другого, усиленная настойчивостью третьего и так далее. Все это верно. Но в том-то и была сила этой тройки, что она являла собой не просто сумму качеств трех игроков. Каждый из них был как бы катализатором, способствовавшим проявлению сильных качеств партнера. Благодаря этому они стали лучшей тройкой нашего хоккея тех лет.
