Обида не только ранит, она и ожесточает. Валерий имел все основания быть жестоко оскорбленным, но, к его чести, он перенес ее стоически. Харламов не стал носиться с ней, пестовать ее, не дал обиде парализовать себя. Он лишь еще сказал себе, что лучше быть смелым, чем трусом, справедливым – чем несправедливым, благороднее взять вину на себя, чем судорожно взваливать на других. И следовал этим принципам до конца своей яркой, но короткой жизни.
Драматическим был предпоследний матч чемпионата, в котором шведы выиграли у сборной ЧССР – 1:0. Забей они хотя бы еще гол, и стали бы чемпионами мира. Сравняй счет соперники – и золото досталось бы им.
Наши ребята смотрели этот матч по телевидению в гостинице «Фламинго» и нервничали, пожалуй, больше, чем в любой игре, в которой сами участвовали. Их судьба была в чужих руках, они теперь ничего не могли сделать, а только судорожно хватались за подлокотники кресел в острые моменты игры, которая разворачивалась перед ними на экране телевизора. Но на этот раз его величество Случай явно симпатизировал нашей сборной. Он выбрал единственный вариант, при котором советская команда, выиграв заключительную встречу турнира у канадцев – 4:2, стала чемпионом мира: набрала она столько же очков, сколько сборные Швеции и Чехословакии, но разница забитых и пропущенных шайб оказалась лучше у нашей сборной.
* * *
После чемпионата мира 1969 года Харламов завоевал любовь зрителей. В традиционной анкете еженедельника «Футбол – хоккей» новичок сборной получил от спортивных журналистов 51 очко, немного уступив признанным лучшими хоккеистами сезона Анатолию Фирсову (69), Виктору Зингеру (63) и Вячеславу Старшинову (56).
Валерий стал офицером Советской Армии, и ему было присвоено звание «Заслуженный мастер спорта».
Кончился чемпионат, получены все поздравления, и наступили хоккейные будни. Это выражение, наверное, вполне приемлемо для большинства хоккеистов, но только не для Валерия Харламова.
Да, добрых триста дней в году он проводил на базе, и вся жизнь была подчинена жесткому хоккейному расписанию. Он играл, и большая часть матчей была буднична, ничего не решала и никого особенно не волновала. Все было уже знакомо, от раздевалок до аэропортов, от игроков до судей, от результатов до отчетов в газетах.
Но Валерий Харламов был большой спортсмен и большой талант. А талант и будни несовместимы. Для Харламова не существовало будней. Конечно, это не значит, что все игры были одинаковы. Это невозможно. Но всегда он выходил на лед творить, а не отбывать хоккейную повинность.
Ему было интересно играть. И его партнерам было интересно играть. А зрителям было интересно смотреть. Они присутствовали при акте творчества. Пусть это творчество проявлялось то в неожиданном пасе, то в артистической обводке, то в неуловимом, почти невидимом кистевом броске. Но это было созидание. И зрители это ценили, и журналисты. И следить за игрой этого армейского нападающего, и писать о нем было истинным удовольствием.
Харламов постоянно стремился к совершенствованию. Он рассказывал после Стокгольмского чемпионата:
– Мне кажется, для спортсмена очень важно уметь посмотреть на себя со стороны. Посмотреть без восхищения, а, наоборот, зло и придирчиво. Не скажу, что я так уж умел это делать, но старался, во всяком случае. Например, поглядел я на себя после Стокгольма и подумал: ты, друг Валера, еще очень и очень уступаешь такому игроку, как Вениамин Александров, в умении отдать вовремя пас. Почему? Потому что ты по-детски жаден до шайбы, словно тебе жалко расставаться с игрушкой. А ведь ни один большой игрок, все те, кем ты так восхищаешься, Борис Майоров, Анатолий Фирсов, Вячеслав Старшинов, Константин Локтев, Александр Альметов, да и твои товарищи Володя Петров и Боря Михайлов, не были жадны. Они расставались с шайбой легко и великодушно, когда это было удобнее партнерам. Они не жадничали, потому что думали не об аплодисментах, а об общем деле. Еще и потому, что знали простую жизненную, а стало быть, и игровую истину: чем больше ты отдаешь другим, тем больше от других и получаешь. И поэтому, заметьте, все эти мастера не только отлично пасовали, но и много забивали.
