Форвард №17 - страница 28

Добавим к рассказу Бориса Михайлова и Виктора Кузькина несколько деталей об игре тройки Петрова. Было старшему из них – Б.Михайлову – 24 года. Он был быстр, резок, был бесстрашным бойцом. Именно бойцом, потому что никогда не избегал схваток, наоборот, лез в самую их гущу. Обладал Михайлов редким и необъяснимым чутьем на добивание. Мы не случайно употребили слово «необъяснимым». Пожалуй, и электронной машине с ее миллионами операций в секунду невозможно было бы учесть множество факторов: бросит партнер или не бросит, примет ли вратарь шайбу или отобьет ее, где она окажется через долю секунды, где будут защитники. Нет, машине такие уравнения со множеством неизвестных явно не под силу. А если бы машину при этом всячески толкали, пытаясь оттереть с пятачка, то и говорить нечего. А Борис Михайлов не раз, и не два, и не десять оказывался именно там, где была шайба, и уже тогда никто никакой жестокостью не мог помешать ему забить гол.

Владимиру Петрову был 21 год. Но он уже тогда выделялся мощью, комбинационным дарованием и сильными снайперскими бросками.

Валерий Харламов физически особого впечатления не производил. Всеволод Михайлович Бобров, бывший в ту пору старшим тренером «Спартака», рассказывал:

– Как сейчас помню один из первых его матчей. На льду появился небольшого роста паренек. Выглядел он на разминке этаким насупившимся воробушком: бросил пару раз по воротам, столкнулся с кем-то из своих же армейцев и отъехал к борту. Наш спартаковский защитник Владимир Мигунько заметил: «Похоже, лапша». Но уже в первом перерыве признался: «Ошибся. Сильный малый!»

Итак, богатырем Харламов не был, но он виртуозно владел коньками: мгновенно менял ритм бега, без видимых усилий буквально на месте набирал скорость и так же ее гасил.

Ноги у него были сильные с детства, сказывались бесконечные часы, проведенные на коньках на Соломенной сторожке. Руки же укрепил упорными тренировками. Обладал Валерий редким для хоккеиста качеством: он умел одновременно маневрировать скоростью и работать руками, играл при этом с поднятой головой, отлично видел, как говорят игроки, «поляну».

Добавьте к этому артистический дар. Он смотрел, допустим, налево, видел там партнера, начинал поворачиваться туда, и соперник был уверен, что он именно туда пошлет пас. Но прекрасно развитым периферическим зрением он в то же время видел партнера справа, и именно ему следовала абсолютно неожиданная Для обороняющихся передача.

На редкость сплавленная и гармоничная была тройка! Заслуженный тренер СССР Николай Семенович Эпштейн, долгие годы тренировавший «Химик», точно подметил:

– Никого из этой тройки опекать персонально было нельзя. Стоило защитникам сосредоточиться на комнибудь одном, как тут же начинали забрасывать его партнеры.

Вот такая тройка и появилась в армейском клубе, но тогда, осенью 1968 года, ей еще предстояло доказать скептикам, чего она стоит.

А Вениамин Александров, чье место занял Валерий, что испытывал тогда ветеран по отношению к новобранцу. Подполковник Александров вспоминает с улыбкой:

– Знаете, у нас в хоккее всегда были блестящие левые края: Всеволод Бобров, Борис Майоров, Анатолий Фирсов, Валерий Харламов, Александр Якушев…

– И вы ведь тоже играли слева?

– Ну, к себе слово «блестящий» применять как-то не очень принято… Что ж, я видел, растет игрок и, кроме симпатии, ничего к нему не испытывал. Ведь я на одиннадцать лет старше, и он мне как младший брат. Знал, что почти все уже отыграл, особо не печалился – замена-то получалась достойной…

Когда мы вспоминали первые недели, проведенные Харламовым в основном составе ЦСКА, нам казалось, что он должен был быть на седьмом небе от счастья. Но Валерий воспринял крутой поворот в своей хоккейной судьбе вполне спокойно. Почему? Наверное, была всегда у него философская жилка, позволявшая воспринимать жизненные перемены с завидным спокойствием.

– А что особенного? – спросил он нас, когда мы мучили его расспросами. – Приехал в Москву, стал играть за основной состав. – При этом он лукаво улыбнулся.

Он, конечно же, слегка кокетничал своим олимпийским спокойствием и отдавал себе отчет, что кокетничает. Свидетельством чему была эта лукавая улыбка и смешинки в глазах.