— Так ведь на самом деле спас от позора задницу вашей милости.
— Это тебе так кажется. На самом деле, через пару-тройку дней командующий персидским гарнизоном получил бы приличную мзду, затем был бы инсценирован мой удачный побег. Но тут появляешься ты в качестве избавителя, и вместо того, чтобы предстать в глазах общественности героем, я должен благодарить за свое спасение глубоко ненавистного мне человека.
— Откровенничаешь? Мне кажется, что отпускать живым ты меня отсюда не собираешься, господин боярич?
— Ну почему же, Воронцов. Завтра тебя снимут с креста и поместят в клетку. А через неделю, когда ты, пройдя все круги здешнего ада, полностью выгоришь как одаренный и превратишься в форменного идиота, тебя отсюда заберут. Затем тебя обнаружат в Боровеске под каким-нибудь забором и доставят в имение твоей опекунши Третьяковой. Она тебя очень любит и не оставит в беде. Будет смотреть на тебя безмозглого и страдать.
— Предполагал, что ты, Орлов, сволочь, но не мог и подумать, насколько. Что такого плохого тебе или кому-то из твоих близких сделала Василиса Егоровна, что ты готов испортить жизнь этой чудесной женщины? В таком случае, лучше убей меня сразу! — Последняя фраза хоть и была сказана с пафосом, и звучала вполне правдоподобно, умирать я пока что не собирался. Да и Орлов ни при каких обстоятельствах не стал бы лишать меня жизни. Однако интуиция подсказывала, что сыграть роль героя, готового пожертвовать жизнью ради дорогого человека, сейчас просто необходимо.
Боярич, что называется, заглотил наживку и ощерился в мерзкой улыбочке киношного злодея. Интересно, кинематографа тут еще не изобрели, а киношные злодеи уже присутствуют. Пришедшая в голову неожиданная мысль меня изрядно повеселила, да так, что я едва не рассмеялся прям в мерзкую рожу Орлова. Слава Богу, сдержал столь ненормальный в данный момент душевный порыв.
— Ну, Воронцов, на сегодня всё, — не убирая мерзкой улыбочки с лица, констатировал Орлов, — завтра, как я и обещал, тебя снимут со столба и поместят в клетку. Лично мне тут весьма и весьма херово, несмотря на то, что мой Дар выгорел полностью. Тебе же, как одаренному, должно быть многократно хуже. Вполне возможно, что из-за боли от терзающих твою плоть гвоздей ты этого пока не особо чувствуешь, однако очень скоро ощутишь в полной мере. Тебя будут кормить, поить, чтобы Третьякова сильно не расстроилась из-за твоей худобы, после возвращения обожаемого Андрюшеньки. Гы-гы-гы!
— Так для чего меня на крест поместили? Могли бы сразу в клетку, коль результат уже известен.
— Это твое распятие скорее не для тебя, а для меня. Понтий Пилат, суть единственный евангельский персонаж, достойный, по моему глубокому убеждению, максимального уважения. Все прочие по сравнении с этим человеком обыкновенные трусливые или расчетливые ничтожества.
— Интересно, интересно, — пробормотал я, следя за тем, как в глазах юноши загорается фанатичный огонь, свойственный всякому абсолютно уверенному в собственной правоте индивидууму.
— Что тебе интересно, Воронцов?! Ты и все вы ничего не понимаете в Святом Писании! Сам подумай, Сын Божий пришел в этот мир с вполне конкретной целью показать людям их ничтожество и вовсе не факт, что, находясь на кресте, он испытывал хотя бы какую-то физическую боль, ибо тогда он вовсе никакое не высшее существо, а обыкновенный аферист. Далее рассмотрим его учеников. Один продал его за тридцать сребреников, другие отреклись, а прочие и вовсе затаились в ожидании чем все закончится. Иудейские первосвященники хоть и требовали казни, по сути преступника, поднявшего руку на исконные государственные устои, но на процесс принятия решения о дальнейшей судьбе Иисуса повлиять не могли в принципе. Лишь Понтий Пилат во всем этом действе имел возможность и принял единственно-правильное решение, изменившее дальнейший исторический процесс самым кардинальным образом.
Вне всякого сомнения, передо мной очередной придурок, вбивший в свою тупую башку невесть что. Мне стало совершенно неинтересно общаться с этим человеком. Однако я все-таки задал ему уточняющий вопрос:
