— Так ты его узнаешь? — спросил полковник.
— Узнал, — вздохнул Коровин и снова опустил глаза в землю.
Неронов приказал увести Коровина и вновь «навалился» вопросами на Ковшова:
— Ну?
— А я что? — ухмыльнулся казак. — Я ж говорю, что лупцевал офицера какого–то. А генерал он или урядник — ни сном ни духом не ведаю. Народу–то тьма было, и все лупили его.
Ковшов не таясь рассказал об избиении, которому был свидетелем и участником одновременно. Конечно, главным виновником он себя не выставлял. Неронову стало ясно, что ничего интересного он от казака не узнает.
— Куда пошли потом?
— Куда мы пошли? — переспросил казак.
Руки его заметно затряслись, он быстро сунул их под мышки. Ковшов не был хитер, не умел лгать, но тем не менее и он разобрался, какая опасность таится в этом вопросе для него.
— Пошли туда, куда и все зараз пошагали, — еле выдавил он из себя.
— Кто именно и куда пошел?
— Все, кто был.
— Тогда перечисли, кто был!
Казак поднял на Неронова широко раскрытые, полные недоумения глаза.
— Ваше высокородие, вы же зараз обещанье дали. Ежели правду скажу, живой останусь? Вы же…
Полковник размахнулся, но не ударил:
— Хочешь, сейчас в рыло твое бородатое заеду? Ты, гад, пока еще мне ни правды, ни полуправды не сказал. Говорить будешь?
Он поднес кулак Ковшову под нос:
— Видел?
— Когда войско на нас пошло, все зараз супротив грудью встали. — Казак запнулся и тяжело задышал, как после долгого бега. — А когда войско разбежалось, мы всех зараз лупить стали, — проговорил он, еще
больше бледнея. — Генерала того у избы словили. И все его зараз лупцевали чем ни попадя. А я… а я лишь пнул разок сапогом легонько.
Ковшов заплакал. Либо он не рисковал прибавить к своим показаниям еще что–то, либо сейчас говорил правду.
— А потом что?
— Когда отлупили всех, кто попался, так и разошлись зараз кто куда.
— Увести, — приказал Неронов. — Ведите следующего!
Казаки, словно сговорившись, твердили одно и то же. Вскоре
допросы порядком утомили полковника. Наконец к столу подвели крепко связанного Кирпичникова. Охранник подтолкнул его к столу ружейным прикладом. Казак двигался лениво и был, по обыкновению, настроен вызывающе, даже насмешливо.
— Что, опять лыко да мочало? — с едкой ухмылочкой спросил он.
— Заткнись. — Неронов сел за стол и сцепил в замок пальцы. — Сегодня я буду спрашивать только то, о чем очень хочу знать, скотина!
— Хочется, да перехочется, — рассмеялся Кирпичников. — Тебе уже столько наболтали, что я ничего нового тебе не обскажу!
— Тут я решаю, что слушать, а не ты, — осадил его полковник. — Ты отвечай на вопросы, а не болтай, чего захочется!
— А ты на меня не ори! — взорвался Кирпичников. — Я казак вольный…
— А ну, врежь ему, — посмотрел Неронов на охранника.
Солдат понимающе кивнул и двинул прикладом Кирпичникову
промеж лопаток. Казак охнул и невольно грохнулся на колени перед столом, за которым сидел, многообещающе улыбаясь, полковник.
— Ну что? — спросил он казака. — Ты подтвердишь слова других казаков, уже раскаявшихся?
— Предатели, предатели! — в злобном отчаянии прошипел пленник. Неронов покачал головой.
— Да, ваша карта бита. Лучше говори всю правду, собака.
Кирпичников скрипнул зубами. Глаза его сузились.
— Это ты взбунтовал казаков? — резко спросил полковник.
Казак втянул голову в плечи, опустил глаза. Он молчал.
— Не хочешь — не говори, — усмехнулся Неронов. — Про тебя уже все столько сказали, что для смертного приговора вполне достаточно. Я лично накину петлю на твою шею! Если у тебя в башке
остались еще мозги, а не навоз, то должен понимать, что я не награды раздавать сюда из Петербурга приехал!
— А что, ежели сознаюсь, то жизнь сохранишь? — нахмурился Кирпичников, и по его голосу полковник безошибочно понял, что казак сломлен и начинает торговаться.
— Обещаю! Но ты мне за это скажешь, кто еще мутит казаков яицких…
