В одной из своих последних работ «О происхождении движений» Н. А. Бернштейн писал: «Каждое явление окружающей нас жизни имеет свою биографию, и мы не можем обсуждать это явление, не ознакомясь с нею. То же относится к людям, от наилучших до самых худших экземпляров: чтобы постигнуть творчество великого поэта, надо узнать историю его жизни; чтобы вынести справедливый приговор воришке, тоже нужно вникнуть в его жалкую биографию»...
Последуем же этому совету и вернемся на несколько десятилетий назад. Пусть это будет 1912 год. Николаю Бернштейну всего шестнадцать лет. Он — сын вполне благополучных и весьма уважаемых родителей...
Семейный очаг Александра Николаевича Бернштейна, видного московского врача-психиатра, был огражден незримой стеной, за которую коллеги проникали чрезвычайно редко. Александр Николаевич по гостям ходить не любил и дома почти никого не принимал. Большинство его знакомых — люди по старинной московской традиции гостеприимные и хлебосольные — относились к этой странности профессора с некоторым неодобрением. Почему было так, никто толком понять не мог. И жена у него была милым, добрым человеком, приятным собеседником. И скупостью он не отличался...
Причина столь уединенной жизни была простая: все время без остатка занимали сыновья. С ними было интересно и трудно. Можно было заранее знать, о чем будет вести умные разговоры за вечерним чаем тот или иной коллега, и это было скучно. Догадаться же, что нынче вечером придумают ребята, было совершенно невозможно. Кроме того, профессор выработал свою программу воспитания и следовал ей неукоснительно.
Допустим, сегодня семья собиралась в Большой театр. Александр Николаевич старался кончить все дела пораньше. Застегивая на ходу сюртук, спешил из клиники домой, хотя до начала представления было еще много часов.
Зачем? А чтобы не нарушать одну из семейных традиций. Дома на пюпитре рояля его уже поджидал клавир оперы, в которую они собирались идти сегодня вечером. Отец садился к роялю, семья — вокруг. Клавир проигрывался от начала до конца. В некоторых случаях Александр Николаевич возвращался к местам особенно любимым и даже тихонько исполнял трогавшие его чувства партии.
Лишь только после этого обедали и отправлялись в театр.
В последнее время отец все чаще уступал место у рояля старшему сыну — Николаю, оставаясь сам в роли взыскательного слушателя. Сын свободно и с чувством играл с листа, а недавно исполнил симфонию собственного сочинения. Она называлась «Вешние воды».
Первый труд не блистал оригинальностью. Автор вскоре засунул сочинение в дальний ящик письменного стола, а потом и вообще утерял.
Николай уверял, что тема и название симфонии родились совершенно случайно, после прочтения романа Тургенева. Но отец, уже немолодой человек, прекрасный специалист в области человеческой психики, догадывался, что в душе сына начинают бурлить «вешние воды». Николай и раньше иногда присаживался к роялю, начинал импровизировать. Получалось нечто мрачноватое, в скрябинском духе. Импровизации точно совпадали с неудовлетворительной оценкой по какому-либо из предметов или размолвкой с друзьями. Теперь же Николай грустил у рояля без видимой причины. Подросток превращался в юношу. Через год он окончит гимназию. Что же будет с ним дальше?..
В отцовском кабинете стоял ампирный шкаф красного дерева: память о деде, с книгами деда, который до конца дней своих был профессором физиологии Новороссийского университета, бессменным председателем общества врачей города Одессы. Но к сотням томов медицинской литературы Николай был равнодушен. Его не трогали рассказы о случаях из медицинской практики, которые, по мысли отца, должны были непременно вызвать интерес к профессии врача.
Однако отец в своих попытках привлечь внимание сына к медицине не был навязчив. Считал, что к любому увлечению нужно относиться с равным вниманием и тактом, потому что для юноши это есть поиск самого себя, поиск призвания. Однако выделить у Николая какое-то одно, главное увлечение, которое начало бы подавлять все прочие, пока не мог.
