Как печально сознание прощается с миром! Как не хочется ему уходить! Но, увы — носитель этого сознания смертен.
— Знаете, когда я окончил школу, у меня были разряды по семи видам спорта, — продолжал мой собеседник. — И до последнего времени я играл в волейбол, вот только в последнее время не играю — позвоночник не позволяет. Поэтому теперь остается только плавать…
А потом и плавать будет трудно. Носитель разрушается. И уносит с собой в небытие волшебство сознания. Из-за такой ерунды гибнет целый мир! Всего лишь потому, что разрушается тело. А его никак нельзя заменить? Или сохранить? Или вообще отменить?
Помню, академик Гинзбург — титан отечественной науки — жаловался автору этих строк:
— Мне уже за девяносто, сознания ясное, а тело совсем отказывает. Скоро конец. Несправедливость какая… Жаль, что люди живут так мало!
Насколько мы все-таки завязаны на это бренное туловище!.. А действительно, насколько? Можно ли его обновить? Реновировать? Отремонтировать? Отодвинуть смерть на пять, десять, двадцать, тысячу лет? Обменять на что-либо другое, работающее, например, на конденсаторах и микросхемах? Или биохимический реактор тела и его мозг составляют такую неразрывную интегральную сущность, что утрата или замена носителя поменяет и сознание? Может ли оно вообще быть небиологическим? Не интеллект — его-то мы скоро создадим искусственно, — а именно то животное сознание, личное «Я», которое боится, радуется и мечтает? И нужно ли его, такое животное и страдающее, сохранять?
Любопытно, что страх смерти, страх небытия, ужас перед зарытой шторкой присущ не только людям. Животные старательно обходят трупы свои сородичей. И, похоже, самые интеллектуально развитые из них понимают, что такое смерть. Смерть — это уход сознания навсегда. Тело осталось, вот оно — лежит здесь. Но тот, кто ходил в нашей стае и общался с нами, исчез… Слоны хоронят своих павших. Наткнувшись на кости умершего слона, они осторожно берут их хоботами и относят подальше с глаз. Они помогают больным, старым и ослабленным особям, поддерживая их, пока те могут идти. Умершего закрывают ветками. И даже отмечают тризну по погибшим: великаны саванны могут до трех дней оставаться рядом с телом своего умершего товарища.
Некоторые исследователи полагают, что «человек начался со страха перед покойниками», то есть со страха перед смертью. Более того, они считают, что этот иррациональный страх перед мертвыми послужил флегматизатором для внутривидовой агрессии. Такая вот гипотеза существует — якобы появление орудий многократно усилило смертоносность нашего вида, и для спасения от самоистребления должен был появиться социокультурный предохранитель. Он и появился в виде иррационального страха перед мертвыми собратьями своего вида. Сторонник данной гипотезы — уже упомянутый выше профессор Назаретян — называет этот невротический страх психопатологией, истероидной психопатией и считает, что «мы — потомки этого «стада сумасшедших»».
— У истоков культуры, — считает он, — стоит экспансия истероидных психастеников, у которых повышенная психическая лабильность и способность бояться не только реальных физических опасностей, то бишь патологически развитое воображение. Они выдумали способность мертвецов ходить, мстить живым. Они стали заботиться о мертвых…
Причем забота эта порой проявляла себя весьма странным образом. Ну то, что покойнику клали в могилу предметы быта, чтобы его задобрить и обеспечить необходимым барахлишком на том свете, всем известно. Но иногда с ним делали странные вещи. Скажем, в Китае, в пещере Коудянь, раскопали могилы двух синантропов, ноги которых были когда-то связаны (об этом говорило расположение берцовых костей). Зачем? Чтобы затруднить им житье на том свете? Нет, конечно. Чтобы помешать покойникам вылезти из могилы и начать вредить живым.
Кстати, обычай связывать покойников сохранился почти до наших дней. Так, например, до недавнего (по историческим меркам) времени поступали дикари Тасмании. Они еще и могилу заваливали тяжелыми камнями — чтобы уж точно не вылез! А в некоторых племенах Австралии этот обычай модернизировали: умершего на всякий случай пришпиливали копьем к дереву, да так и оставляли. Возможно, тот же культурный генезис имеет и обычай сжигать покойника. А уж если задуматься о том, почему у нас до сих пор гроб гвоздями заколачивают…
