Фонд последней надежды - страница 19

— Фоллоу ми!

И повел их по длинному коридору, забитому швабрами и вёдрами.

Чуланом оказалась большая комната, заставленная стеллажами.

Амбцибовицкий указал на самый дальний угол:

— Сюда. Это ведь закрытые гранты?

— Конечно, Арнольд Альфредыч. Давайте, я формы заполню, — сказала Ася.

Амбцибовицкий величественно кивнул, сунул ей пачку формуляров и удалился в свой клоповник.

Олег перетаскал в угол коробки и принялся гулять вдоль книжных завалов, с любопытством читая названия. «Пассморы Канты философиялыкчи барымтач». «Аэродинамикасындаб XVI флориндай шырмау Буркутстан», это про первых воздухоплавателей что ли? «Буркутстан бербе культурологияжок». В 20, между прочим, томах. «Гендерлих па мамандай Канада-Пакистан-Гайана-Буркутстан». Ноу коммент, как сказал бы Амбцибовицкий. «Мониторинг уюлду шарикоподшипникадызаводы эш хладокомбинат». Записать бы…

— Ася, а почему эти книжки здесь валяются? — спросил он, перебирая пыльные тома с дорогим теснением и отличными цветными вклейками. — Может, лучше их в библиотеки отдать?

— Что можно, уже распихали, — Ася подошла поближе, грызя ручку. — Я сама, пока волонтёрила, знаете, сколько развезла? И в другие города мы рассылали, правда, некоторые посылки вернулись.

— А почему не берут-то?

— А зачем им? Кому надо — про философию Пассмера и Канта на русском или на английском найдут, тем более что больше половины слов в этих книгах все равно не буркутские. В смысле, термины. Да вся эта рухлядь давно устарела. Второй год спецкомиссия буркутский язык чистит. Термины и заимствования на буркутский переводят. Как переведут — опять все это переиздадут, наверно.

— Опрично… — вздохнул Олег.

«…Когда я подошёл к ресепшен, то услышал обрывок разговора портье с напыщенным американцем лет шестидесяти в норковой шубе и нелепой ковбойской шляпе. На моих глазах портье вручил ему ключ от нумера четыре.

Отогнав ненужные мысли о пресловутом нумере, я решил прогуляться по Зоркому.

…Только что вернулся с прогулки. Городские пейзажи навевают грусть и недоумение. Я почти не узнаю улиц. Удивили небоскрёбы, выстроенные на месте памятных мне, еще дореволюционных, зданий. Помнится, в прежние времена в городе запрещено было строить дома выше пяти этажей (кроме гостиницы „Буркутия“ с её недоступным простым советским людям фешенебельным рестораном „Галактика“ на последнем, тридцать пятом этаже, да ещё бездарного комплекса зданий на Площади согласия, преступно перекрывшего вентиляционные потоки воздуха с гор и обрёкшего несчастных горожан на духоту и смог).

Но вот что странно — кажется, зоркинцы за эти десять лет не изменились совершенно! Та же дивная многонациональная смесь, то же дружелюбное разгильдяйство, тот же отменный (как это часто бывает в колониях) русский язык… Правда, уступающий позиции постколониальному грубому койне, в котором гортанные буркутские фразы перемежаются русскими словами-паразитами, сленгом и вездесущей матерщиной…

Зоркий, бывшая казачья крепость на южной границе Российской империи, с двадцатых годов — столица Советской Буркутии, семнадцатой республики СССР, а с девяностых — столица независимого государства Буркутстан, всегда был маргинальным русскоязычным городом. Кого только не нанесло сюда за двести лет его существования: и мятежных поляков, и терских казаков, и ссыльных разночинцев, и вездесущих, как моль, европейских коммерсантов, и бывших офицеров царской армии, и разоблачённых меньшевиков, и битых коллективизацией кулаков, и каторжных интеллигентов, и выселенных татар-чеченцев-поволжских немцев, и удравших от антисемитизма евреев, и даже взятых в плен во время Великой Отечественной японцев. Между прочим, я и сам веду родословную от деда — белого офицера, деникинца, чудом уцелевшего в жерновах сталинщины и прожившего в Зорком долгую счастливую жизнь в ипостаси зубного техника…

Зоркий располагается в живописной долине, своеобразной чаше, окружённой снежными пиками Инь-Яня. К сожалению, зона эта сейсмически неустойчива, к тому же селеопасна. Может быть, именно поэтому зоркинцам свойственен некий весёлый пофигизм. Согласитесь, жить под ежечасной угрозой страшнейшего землетрясения — последнее случилось сто лет тому назад и разрушило более 80 процентов жилого фонда, — испытание космогоническое.