— Ладно, Смолин! Я тебе припомню за ябеду...
— А ты зачем сваливаешь на новенького? — не поворачивая к ним головы, тихо спрашивал Смолин.
— Ладно, ладно! — шипел Ежов.
Фома молчал, искоса поглядывая на юркого соседа, который одновременно и нравился ему и возбуждал в нем желание отодвинуться от него подальше. Во время перемены он узнал от Ежова, что Смолин — тоже богатый, сын кожевенного заводчика, а сам Ежов — сын сторожа из казенной палаты, бедняк. Это было ясно по костюму бойкого мальчика, сшитому из серой бумазеи, украшенному заплатами на коленях и локтях, по его бледному, голодному лицу, по всей маленькой, угловатой и костлявой фигуре. Говорил Ежов металлическим альтом, поясняя свою речь гримасами и жестами, и часто употреблял в речи свои слова, значение которых было известно только ему одному.
— Мы с тобой будем товарищи, — объявил он Фоме.
— А ты зачем давеча учителю на меня пожаловался? — напомнил ему Гордеев, подозрительно косясь на него.
— Вот! Что тебе? Ты новенький и богатый, — с богатых учитель-то не взыскивает... А я — бедный объедон, меня он не любит, потому что я озорничаю и никакого подарка не приносил ему... Кабы я плохо учился — он бы давно уж выключил меня. Ты знаешь — я отсюда в гимназию уйду... Кончу второй класс и уйду... Меня уж тут один студент приготовляет... Там я так буду учиться — только держись! А у вас лошадей сколько?
— Три... Зачем тебе много учиться? — спросил Фома.
— Потому что — я бедный... Бедным нужно много учиться, от этого они тоже богатыми станут, — в доктора пойдут, в чиновники, в офицеры... Я тоже буду звякарем... сабля на боку, шпоры на ногах — дрынь, дрынь! А ты чем будешь?
— Н-не-знаю!.. — задумчиво сказал Фома, разглядывая товарища.
— Тебе ничем не надо быть... А голубей ты любишь?
— Люблю...
— Какой ты фуфлыга! У-у! O-o! — передразнивал Ежов медленную речь Фомы. Сколько у тебя голубей?
— У меня нет...
— Эх ты! Богатый, а не завел голубей... У меня и то три есть, — скобарь один, да голубка пегая, да турман... Кабы у меня отец был богатый, — я бы сто голубей завел и всё бы гонял целый день. И у Смолина есть голуби — хорошие! Четырнадцать, — турмана-то он мне подарил. Только — все-таки он жадный... Все богатые — жадные! А ты — тоже жадный?
— Н... не знаю, — нерешительно сказал Фома.
— Ты приходи к Смолину, вместе все трое и будем гонять...
— Ладно... ежели меня пустят...
— Разве отец-то не любит тебя?
— Любит.
— Ну, так пустит... Только ты не говори, что и я тоже пойду, — со мной, пожалуй, и взаправду не пустит... Ты скажи — к Смолину, мол, пустите... Смолин!
Подошел толстый мальчик, и Ежов приветствовал его, укоризненно покачивая головой:
— Эх ты, рыжий ябедник! Не стоит с тобой и дружиться, — булыжник!
— Что ты ругаешься? — спокойно спросил Смолин, разглядывая Фому неподвижными глазами.
— Я не ругаюсь, а правду говорю, — пояснил Ежов, весь подергиваясь от оживления. — Слушай! Хотя ты и кисель, да — ладно уж! В воскресенье после обедни я с ним приду к тебе...
— Приходите, — кивнул головой Смолин.
— Придем... Скоро уж звонок, побегу чижа продавать, — объявил Ежов, вытаскивая из кармана штанишек бумажный пакетик, в котором билось что-то живое. И он исчез со двора училища, как ртуть с ладони.
— Ка-акой он! — сказал Фома, пораженный живостью Ежова и вопросительно глядя на Смолина.
— Ловкий, — пояснил рыжий мальчик.
— И веселый, — добавил Фома.
— И веселый, — согласился Смолин. Потом они помолчали, оглядывая друг друга.
— Придешь ко мне с ним? — спросил рыжий.
— Приду...
— Приходи... У меня хорошо...
Фома ничего не сказал на это. Тогда Смолин спросил его:
— У тебя много товарищей?
— Никого нет...
— У меня тоже до училища никого не было... только братья двоюродные... Вот теперь у тебя будут сразу двое товарищей...
— Да, — сказал Фома.
— Когда есть много товарищей — это весело... И учиться легче — подсказывают...
— А ты хорошо учишься?
— Я — всё хорошо делаю, — спокойно сказал Смолин.
Задребезжал звонок, точно испуганный и торопливо побежавший куда-то...
Сидя в школе, Фома почувствовал себя свободнее и стал сравнивать своих товарищей с другими мальчиками. Вскоре он нашел, что оба они — самые лучшие в школе и первыми бросаются в глаза, так же резко, как эти две цифры 5 и 7, не стертые с черной классной доски. И Фоме стало приятно оттого, что его товарищи лучше всех остальных мальчиков.
