– Честно говоря, я бы предпочел напроситься в гости, – хитро прищурился инспектор, но мою улыбку как ветром сдуло, и он мгновенно все понял, резко посерьезнев, – но и за рецепт буду благодарен.
– Чаю? – предложила я уже без былой любезности.
– Да, будьте добры, – вздохнул он будто украдкой, не прекращая бросать на меня пытливые взгляды из-под густых черных ресниц. – Вы со всеми так строги, мисс Кальмо?
– Что вы имеете в виду, инспектор? – Я взглянула на него прямо, требуя такого же прямого ответа.
– Вы славная девушка, мисс Кальмо, – тем не менее, зашел издалека Вилсом, – и, если бы не обстоятельства нашего знакомства, я бы с радостью пригласил вас на свидание…
Я уже открыла рот, чтобы высказать категоричное «нет», но инспектор остановил меня жестом, дав понять, что еще недоговорил.
– Но я прекрасно понимаю, в каких расстроенных чувствах вы сейчас находитесь, поэтому старательно гоню от себя даже мысль об этом, хотя, признаюсь честно, это дается мне с трудом. Поэтому давайте сделаем вид, что я ничего такого не говорил, а вы не желаете вытолкать меня из вашего чудесного дома взашей. Но, может, через неделю вы не откажетесь увидеться со мной на Празднике цветения магнолий? Исключительно по-добрососедски. Кстати, я живу буквально на соседней улице.
И улыбнулся. Широко и обезоруживающе, вновь сверкая своими капельку нечеловеческими клыками.
Мне, в отличие от него, улыбаться не хотелось совершенно, потому что вдруг стало предельно ясно: одним «нет» этого мужчину не унять. Он из тех, кто всегда добивается своего. Всегда.
Вот черт!
Но и «да» я говорить не собиралась, особенно под давлением, поэтому сделала вид, что не услышала в его словах реального предложения, и предпочла напомнить о теме визита:
– Вы хотели рассказать, чем закончилось дело с Массимо Дуаро. Его уже судили?
– К сожалению, нет, – помрачнел инспектор, словно и впрямь давно успел позабыть о покушавшемся на мою жизнь мерзавце. – Вчера он умер.
Я замерла, не веря собственным ушам, а инспектор все продолжал говорить, при этом не забывая пытливо рассматривать мое потрясенное лицо и широко распахнутые глаза.
– Штатный целитель констатировал остановку сердца от сильного испуга. При этом магическое поле вокруг него не было потревожено. Господин Дуаро находился в одиночной камере, за последние сутки к нему никто не приходил, так что это… крайне странный вердикт. Но только если не принимать во внимание то, что изолировали его именно из-за усиливающихся приступов паники, преимущественно – во время сна.
– Это как? – немного не поняла я формулировку.
– Ему снились кошмары, – пояснил инспектор. – Судя по всему, один из них и спровоцировал остановку сердца.
– Какой ужас… – пробормотала я растерянно, вдруг четко осознав, что это слишком бесчеловечное наказание даже для такого мерзавца, как Массимо.
Казнь – это всего лишь казнь. А вот непрекращающиеся кошмары, сводящие с ума… Нет, это уже за гранью моего понимания. Я не из тех, кого радуют чужие страдания.
– Тем не менее, сегодня состоялся суд, – еще больше удивил меня инспектор, так что невольно я прислушалась к его словам, – который вынес преступнику справедливый приговор. За покушение на убийство, совершенное при отягчающих обстоятельствах, Массимо Дуаро приговорен к десяти годам исправительных работ на мирановых рудниках с последующим захоронением в братской могиле. В связи с преждевременной смертью осужденного захоронение будет произведено незамедлительно. За неимением прямых наследников все его имущество переходит государству. Вам же, как пострадавшей стороне, полагается компенсация в размере ста золотых, ее вы сможете получить уже завтра, зайдя в центральный участок с документами. Вот, собственно, и все.
– Да уж, – вздохнула я подавленно, не в силах подобрать иные слова. И благодарить вроде нелепо, все же человек умер, и совсем промолчать тоже нельзя.
Одно радует, если так можно выразиться, что у Массимо не оказалось наследников, то есть, рассуждая логически, никто не будет проклинать меня за его смерть. Или все же будет?
– У Массимо совсем никого нет? Родители, братья-сестры? Племянники? – уточнила я на всякий случай, потому что никак не могла вспомнить, рассказывал ли что-нибудь об этом он сам.
