Флоренция и Генуя - страница 40
Микеланджело. Мраморная статуя над саркофагом Джулиано Медичи, герцога Немурского, 1526–1533
Микеланджело. Мраморная статуя над саркофагом Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, 1524–1531
«Для устройства похорон и пышных погребальных церемоний были избраны живописцы Бронзино и Вазари, скульпторы Челлини и Амманати, люди с незапятнанными именами и в своем искусстве славные. Микеланджело упокоился там, где хотел, то есть в Санта-Кроче, где лежали его предки». Описывая похороны великого ваятеля, Джорджо Вазари с нескрываемым восторгом поведал о том, как он, будучи старым и больным, «принялся за глыбу мрамора, чтобы высечь круглые статуи выше человеческого роста (композиция “Оплакивание Христа” с Никодимом) и мертвого Иисуса для собственного удовлетворения и препровождения времени, поскольку не мог оставаться без дела. Как он сам говорил, работа молотком сохраняет в теле здоровье. Последнее творение осталось незавершенным и претерпело много невзгод…». Считается, что в образе Никодима скульптор запечатлел себя, помимо того, изобразив изменения в искусстве Флоренции, медленное движение вниз, к упадку и ничтожеству.
В капелле Медичи Микеланджело творчески развил идеи Филиппо Брунеллески – создателя Старой сакристии, – но представил союз скульптуры и архитектуры намного более гармонично, чем предшественник. «Он думал подражать, но создал нечто, весьма отличное, удивив новизной столь красивых карнизов, капителей и баз, дверей, ниш и гробниц. И вольности эти весьма приободрили тех, кто, увидев его работу, начал ему подражать; после чего в их украшениях появились новые выдумки, скорее как причуды, чем согласно разуму или правилам. Поэтому художники ему бесконечно и навеки обязаны за то, что он порвал узы и цепи в тех вещах, которые они неизменно создавали на единой проторенной дороге» (Джорджо Вазари).
Микеланджело. Утро. Мраморная статуя на саркофаге Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, 1526–1533
Саркофаги с покатыми крышками у прилегающих к алтарю стен удивляли необычной для Флоренции пышностью декора и слишком сложными для ренессанса линиями: напряженный изгиб волют (спиралевидных завитков с глазками в центре) послужил предвестием еще неведомого барокко. Позже ниши над саркофагами были заполнены статуями потомков Лоренцо Великолепного: Джулиано, герцога Немурского (младшего сына) и Лоренцо II, герцога Урбинского (внука). Вопреки ожиданиям ни один из них не достиг высот ни в политике, ни в военном деле, возможно, поэтому Микеланджело не почтил их скульптурными портретами. Над саркофагом герцога Урбинского возвышается ничем не примечательная статуя римского полководца, зато на крышке гробницы, едва не соскальзывая с нее, устроились шедевры – аллегорические фигуры «Вечер» и «Утро», изображенные в виде засыпающего старика и пробуждающейся молодой женщины.
Микеланджело. Вечер. Мраморная статуя на саркофаге Лоренцо Медичи, герцога Урбинского, 1526–1533
Микеланджело. День. Мраморная статуя на саркофаге Джулиано, герцога Немурского, 1526–1533
Микеланджело. Ночь. Мраморная статуя на саркофаге Джулиано, герцога Немурского, 1526–1533
Образы над могилами младших Лоренцо и Джулиано вызывают чувство беспокойства, какой-то неуловимой тревоги: обе фигуры теснятся в ограниченном пространстве ниш и выглядят стиснутыми пилястрами. Беспокойный ритм усиливают сами аллегории, например сидящий в неловкой позе юный полководец без шлема – мраморный символ безуспешного правления герцога Немурского. На идеально красивом лице героя лежит печать полной отрешенности от мирских дел – намек на личность того, кто покоится под крышкой саркофага. Над ним опять же в неудобной, хотя и эффектной позе, лежит «День» – могучий атлет с красивым мускулистым телом и слепым взглядом. В его брутальном облике художник попытался воплотить собственные мысли о Флоренции без Лоренцо Великолепного, без республиканских свобод, которые оказались сначала скомканными, а затем отброшенными, как лист исписанной бумаги.
«Что же смогу я сказать о Ночи, – вопрошал Вазари, – памятнике не то что редкостном, но и единственном?» Эта статуя, или «ангелом одушевленный камень», как называли ее поэты, представляет собой фигуру зрелой женщины с увядающим телом и лицом все еще красивым, но уже тронутым временем. Ночь не только воплощает в себе мысли автора, но и является символом флорентийской культуры XVI века, прекрасной, но уже пережившей апогей и медленно уходящей в небытие. Если следовать мысли Микеланджело, красота в его родном городе начала стареть и почти уснула, а то, что пробуждается, медленно вытесняя ее, уже не так красиво и интеллектуально – прямо-таки пророчество в отношении дальнейшей истории Флоренции.
