Флоренция и Генуя - страница 37
Конечно, никто не хотел умирать, как Бальдаччо, но быть похороненным, как он, мечтал каждый флорентиец. На следующий день родственники забрали истерзанное тело с площади, принесли домой, омыли теплой водой, умастили миррой, начинили ароматическими травами. Облаченный в дорогую одежду, уложенный на подушки, накрытый шелком, украшенный драгоценностями, Бальдаччо, лежа не на столе, как презренный бедняк, а в резном гробу с фамильными гербами, отправился в последний путь. Сопровождавшие его родичи и сотоварищи, скорее всего, надели обычное для такого случая темное или красное платье, ведь черное траурное одеяние полагалось только вдове.
Редкий день на холме Сан-Миньято не раздавались отчаянные вопли плакальщиц, царапавших лицо и рвавших волосы. Мужчины и женщины во время похорон, по обычаю, держались порознь. Стычки во время похорон не были редкостью, поэтому власти запрещали присутствовать на подобных мероприятиях молодым людям из враждующих кланов.
Несмотря на то что похоронный церемониал во Флоренции регулировался законом, знатные семьи редко соблюдали этикет, стараясь выставить напоказ не столько горе, сколько свое богатство, даже если того и не было. Простой флорентийский гражданин не желал для себя ничего лучшего, чем упокоиться в земле. Людей знаменитых и почитаемых народом еще в раннем Средневековье хоронили в храмах – у входа, в центре зала или, в качестве демонстрации смирения, на ступенях алтаря. Стремление лежать на виду у всего города, пусть даже под тяжелой плитой, являлось не тщеславием, а желанием присутствовать в божьем доме, то есть в месте благом, освященном молитвой, куда родственники умерших могли приходить чаще, чем на кладбище.
Со временем знать и богатые пополаны стали отдавать предпочтение фамильным склепам, сооружаемым обычно перед фасадами церквей или непосредственно у стен. К началу Ренессанса такие некрополи сформировались вблизи Санта-Мария Новелла и подле престижного храма Санта-Кроче, превращенного в пантеон городских знаменитостей.
Медичи, демонстрируя скромность, выбрали для фамильной усыпальницы далеко не роскошный, и к тому же очень старый храм Сан-Лоренцо. Впрочем, собственно склеп (капелла), где позже были похоронены все представители семейства, включая герцогов Тосканских, был новым и пышно убранным. Построенный в 1521–1590 годах, теперь он славится тем, что скрывает в основании только царственные тела. Однако больше, чем всем остальным, капелла Медичи знаменита гениальной скульптурой Микеланджело. Созданные им аллегорические фигуры «Вечер» и «Утро», «Ночь» и «День» заставляют зрителя задуматься о том, что тревожило и современников мастера: об отдельном человеке и человечестве в целом, о смысле жизни, о рождении, любви и смерти. Эти вопросы, характерные для флорентийской культуры эпохи Возрождения, не раз обсуждались в академии Марсилио Фичино. Глава Платонического общества был уверен, что «единый лик Божий является в трех по порядку разложенных зеркалах – в ангеле, душе и теле мира. Блеск и красота Божьего мира, так отраженные, есть всеобщая красота, тогда как всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью». Возможно, кто-то и соглашался с ним, только не Джулиано Медичи, ведь для него любовью было не абстрактное понятие, а вполне конкретная женщина – Симонетта Веспуччи.
Прекрасная Симонетта Веспуччи
…и красавец Джулиано Медичи
В конце января 1475 года на главной площади Флоренции проходила джостра, как итальянцы эпохи Возрождения называли своеобразный рыцарский турнир. В ней принимали участие лучшие бойцы, среди которых мастерством и красотой выделялся Джулиано Медичи, впервые избравший дамой сердца Симонетту, жену своего друга Марко Веспуччи, чей брат Америго невольно дал имя континенту. Брат правителя выехал на поле под знаменем, где, благодаря Сандро Боттичелли, красовался образ красавицы Симонетты, изображенной в виде Афины Паллады – в просторном белом платье, со щитом, копьем и головой горгоны Медузы в руках.
В XIII–XIV веках тяготевшее к индивидуальности рыцарство все больше и больше склонялось к джостре, которая, в отличие от массового турнира, была поединком благородным. Ценой проигрыша здесь служило не унижение, а смерть. Впрочем, от летального исхода противников спасали как изощренность правил, так и специальные доспехи – стальные шлемы, шпоры, седла с высокими луками, – что позволяло усложнить технику ближнего конного боя, регламентировать удары, следовательно, повысить зрелищность без кровавого исхода. Если символом джостры считалось копье, то критерием ценности удара, несомненно, была высота. Высший балл зарабатывал тот, кто смог выбить соперника из седла ударом в шлем. Если тот падал с поврежденной шеей, судьи морщились, нехотя присуждали победу, но зрители все равно аплодировали. Зато удар в пояс и ниже оценивался как позор и проигрыш, разумеется, для того, кто осмелился применить этот запрещенный прием. Лавры победителя доставались самому искусному рыцарю, который вместе с овациями получал заранее оговоренную награду: для Джулиано таковой стала любовь Симонетты.
