Тоби отвесил ей полупоклон и вернулся к нам. Сет тоже хотел послушать что-нибудь интересное; он подошел к старухе и вручил ей свою ничего не стоящую монету. Старуха уставилась на нее с отвращением. Но Сет не понял этого и стал ждать, желая увидеть, поблагодарит ли она Бога и за его существование тоже. Но она взглянула на него и зашипела, сморщив нос и злобно сощурившись: «Да не вступишь ты никогда в брак. Да выпадут у тебя все волосы с головы твоей, прежде чем ты найдешь женщину, согласную терпеть твой храп и пердёж. Да будет твое подлинное “я” вечной ложью».
«Фу», – сказал Сет.
Мы с Тоби шагнули вперед, чтобы оттащить Сета от старухи и продолжить путь. Старуха, поняв, что я ей вообще ничего не собираюсь давать – но я не могла! У меня была только одна купюра, слишком крупная! – выкрикнула: «Да не придется тебе вовеки плясать на свадьбе своей дочери! Да запятнает она имя свое по всему городу своей блудливостью так, что когда она выйдет на рынок за покупками к субботе, все старейшины будут собираться и кидать ей в голову гнилые фрукты! Да не узнаешь ты никогда довольства! Да подаст тебе всевидящий Господь долгую жизнь без малейшего удовлетворения. Чтоб ты вечно пила и никогда не могла утолить жажды!»
Тут мы побежали, спотыкаясь о булыжники мостовой. Поздние паломники, идущие помолиться у Стены Плача, бросали на нас злобные взгляды.
Позже мы рассказывали эту историю всем подряд, но никто не находил ее забавной. Потом мы стали сочинять проклятия в адрес друг друга. Потом – в адрес наших преподавателей. Потом – в адрес своих бывших и своих соседей по общежитию. Потом – в адрес людей, которые нас не понимали или не любили такой любовью, какой мы, по нашему мнению, заслуживали.
Сейчас, в закусочной, Сет откашлялся:
– Ладно, я первый. Да обнаружит она, пришедши очередной раз в сортир, что все волосы у нее в промежности обратились в прах! Да чихнет ее очередной мужик, делая ей куннилингус, так сильно от этого праха, что у нее в теле образуется воздушный пузырь и случится легочная эмболия.
– Эмболия образуется не так, – сказал Тоби.
– Я не просил медицинской консультации, – ответил Сет. И посмотрел на меня. – Теперь ты.
– О боже, – сказала я. – Ну ладно. Да доберется она в конце концов с работы домой на метро после тяжелого дня только для того, чтобы обнаружить: нарыв, который она приняла за обычный прыщик, превратился во флегмону, когда она задела турникет в метро.
– Стой, а где у нее был прыщик? – уточнил Тоби.
– Где-нибудь в области таза, – ответила я.
– Там бывают прыщи?!
– Прыщи бывают везде, где есть кожа!
– Какая гадость, – сказал Сет.
– Это слишком, – сказал Тоби. – И чересчур замысловато. Где мы были в момент воздействия – в метро или дома?
Но он смеялся.
Я пошла на поезд одна. Последним двум актерам, про которых я писала для журнала, пока еще там работала, теперь было за пятьдесят. Оба женились в молодости на актрисах и родили с ними детей, а потом развелись. Карьера обеих актрис была кончена. Их тела изменились от родов, и им приходилось ежедневно крутиться, растя детей, и делать неприятный выбор – сколько часов в день работать, – зная, что у женщин в их профессии существует срок годности. Мужчины же упорхнули и продолжали вести развеселую жизнь, что, собственно, в первую очередь и привело к разводам, а через десять лет оба женились – один на молоденькой кинозвезде, с которой играл в паре, а другой на гримерше, тоже молоденькой, и родили еще двух детей. Второй шанс. Возможность начать жизнь заново. Вернуть себе юность. Заглушить всякие сожаления. А вот сидит Сет, который всю жизнь трахал всех подряд во все отверстия, и лишь когда устанет (если когда-нибудь устанет), найдет себе молодую женщину и ее тоже лишит жизни, наконец обзаведясь детьми.
У меня не было бурной молодости. Я никогда не гудела всю ночь до утра, я лишь раз пять или шесть за всю жизнь напивалась до потери контроля над собой. Я не спала с кем попало. Мои грешки были весьма консервативны. Я любила ходить в кино на поздние сеансы – на любые фильмы, даже плохие, даже те, что я уже видела. Я любила переедать. Я любила курить сигареты и травку в одиночестве у себя в квартире. Возможно, это самое плохое, что взрослость делает с человеком: даже твои самые глупые, неопасные, невинные желания пожирает рутина, и они исчезают из твоей жизни навсегда. Я дошла до вокзала, и прошла мимо, и оказалась в кинокафе «Анжелика», и послала эсэмэску бебиситтеру, что буду очень поздно.
