Флейшман в беде - страница 18
Став профессиональным литератором, я старалась писать как Арчер: переняла его манеру приоткрывать клапан гнева медленно, напряженно, красиво, так что вихрь эмпатии, пропущенный через воронку гнева, вызывал у читателя массированное отвращение к тому злу, в котором погряз наш мир. Казалось, это единственный вывод, к которому может прийти умный, мыслящий человек. Я тоже испытывала отвращение. Я тоже гневалась. Но я никогда не делала гнев площадкой для приземления – никогда не заканчивала им свои сюжеты – и возможно, именно поэтому потерпела неудачу. Моя эмпатия только стимулировала эмпатию читателей. Звучит неплохо, но корни этого – во внутренней трусости. Я была слишком труслива, чтобы закончить рассказ гневом. Слишком труслива, чтобы испытывать тотальное отвращение к героям своих историй – а это, конечно, были живые люди, которые уделили мне время, доверились мне и к тому же знали мой номер телефона. Меня не пугало, что они меня возненавидят, – я не собиралась больше с ними пересекаться. Но я боялась застыть в состоянии гнева, оставить его висеть в воздухе без решения, без разрядки. Я боялась показаться слишком злобной и в результате возненавидела себя за то, что слишком беспокоюсь о других. Я не хочу сказать, что я плохой писатель. Я писала хорошо, моя писанина нравилась читателям, они говорили, что я сострадательна и что очень приятно читать такие душевные вещи, и только я одна знала, что мое сострадание – на самом деле проявление трусости и отсутствие силы воли.
Но я была не похожа на Арчера Сильвана и в других отношениях: мне просто не выпало случая жить так, как жил он. Он спал в автобусах, разъезжая с рок-группами на гастролях, ночевал в пустыне под открытым небом с одним актером, пил аяуаску с одним политиком и пришел к выводу, что должен развестись с женой и жениться на ассистентке, которая занималась изысканиями фактов для его книг, – его постигло прозрение, что с ассистенткой он был знаком двенадцать жизней назад. Он исчез с радаров на много дней, подстерегая рок-звезду, ведущую затворнический образ жизни. Он однажды потратил семь тысяч долларов на чаевые для стриптизерши, списал эту сумму на служебные расходы, причем без всяких подтверждающих документов (разумеется), и ему ее возместили, даже несмотря на то, что стриптизерша не попала ни в один рассказ. А мне однажды на обратном авиарейсе из Европы, где я интервьюировала известного актера, пришлось сдать в багаж чемодан сверх лимита, и мне позвонил шеф-редактор и сделал выговор, и я больше никогда не повторяла свой проступок.
В 1979 году Арчер написал журнальную версию «Расстыковки», четырнадцать тысяч слов. Это была история мужчины, скрывающегося под псевдонимом «Марк». Интернета тогда не было, но рассказ прочитали абсолютно все. Он произвел фурор. Он обличал женщин за то, что они изменили правила игры, не предупредив об этом мужчин, а всё из-за этого дурацкого «движения за освобождение женщин» и идиотского «сексуального пробуждения». Сексуально пробуждаться следовало ровно настолько, чтобы мужчинам стало приятнее в постели, и не более.
Кроме того, это был, без сомнения, замечательный рассказ. Колкий и пронизывающий. Автор не только наблюдал, но и делал дерзкие выводы, экстраполируя так, как в жанре нон-фикшн еще никто не осмеливался. Рассказ стал эталоном – его предъявляли каждый раз, когда кто-нибудь хотел оценить новый репортаж. «Это почти так же хорошо, как “Расстыковка”». Или: «Ну, это определенно не “Расстыковка”». Сидя в ресторане с Тоби, я скроллила фотографии в его телефоне и натолкнулась на пятидесятилетнюю женщину в бикини, верхом на лошади – женщина сообщала Тоби, что любит эротические игры с соск
