— Не было побегов, — отрезала Катя, чтобы отвязаться от подобных советов. — И знаете, одну причину мне все же назвали. Причем сделала это сама Полина сегодня.
— И что же она вам такого сказала? — спросил Павловский. Вопрос был задан вежливо. Вроде бы просто вежливо — и только.
— Она винит прежде всего себя в смерти Артема. Считает, что он умер, потому что она сама желала ему смерти.
— Как это? — спросил Туманов с любопытством.
— Она согласилась на брак с ним вынужденно. И на свадьбе доняла, что совершила роковую ошибку. Выходом из этого, как ей казалось, была только смерть Артема.
— Это она вам сама сказала? — недоверчиво спросил Павловский. Туманов присвистнул и покрутил пальцем у виска.
Катя смотрела на них; чужие, самоуверенные, равнодушные. То, что чужим и равнодушным был этот Туманов, ее особо не трогало. Но что вот таким сейчас выглядел и Павловский — отчего-то угнетало ужасно. Не признаваясь самой себе, Катя уже внутренне была готова принять версию о взаимном притяжении, быть может, даже любви юного создания по имени Полина Чибисова и бывшей всероссийской знаменитости, ныне находящейся в забвении и опале. Катя уже настраивала себя на то, что в версии этой будет много неожиданного — и свой мильон терзаний, и тернии, и звезды, и вечная рифма кровь-любовь. И самое главное: доступная объяснению с точки зрения логики причина почти ритуальной кровавой, вакхической (как ей уже представлялось) расправы над женихом Полины именно в первую ночь свадьбы.
Но устало-равнодушное выражение лица Павловского, его скучно-вежливый тон, когда он говорил и спрашивал о Полине, никак со всей этой скоропалительной и уже очень важной для Кати версией не вязались. И от этого было досадно. Потому что образ Александра Павловского (тот самый образ, который Катя неосознанно пыталась защитить от нападок «драгоценного В.А.») неудержимо тускнел, разваливался, разрушался.
Перестань выдумывать, принимай то, что есть, — мысленно приказала себе Катя, наступая безжалостно на горло своей только-только зарождавшейся фантазии. А что — есть? Два этих сытых, наглых самца. Два самовлюбленных павлина. История про месть мертвеца и… зеленые огни?
— Полина еще сама не своя от пережитого, — сказал Павловский, — Нельзя буквально воспринимать все, что она говорит сейчас. Вы меня спрашивали — что я думаю? Мое мнение: Полина к смерти Артема, чтобы она там ни твердила, не Могла и не может иметь отношения. А потом… вам ведь, наверное, это лучше меня известно — это уже не первый случай в наших местах, когда…
И тут Катя совершила еще одну непростительную ошибку — она слишком поспешно перебила собеседника. Ей казалось — она угадала, о чем он ей сейчас скажет.
— Да, да, мне рассказывали эту вашу легенду про убийство на свадьбе и месть с того света. Но сами знаете, как отнесется следствие к этой очень популярной в здешних местах сказке.
Павловский удивленно поднял брови и хотел было что-то возразить, но тут с улицы под окнами дома послышался какой-то шум. Туманов быстро направился к двери.
— Галина Юрьевна буянит, — сказал он на ходу.
— Водки ей не давай, — бросил Павловский.
— Попробуй не дай, она всю ночь спать не даст.
— Это что же… Островская? — Катя встала, заглядывая в темное окно. — Она что же… пьет?
Следом за Тумановым они вышли в сад. Фонари подсветки уже погасли, в саду было темно. Слышно было, как Туманов возится с запором калитки, отвечая на чье-то хныканье и бормотание: Сейчас, сейчас открою.
— Давно она пьет? — шепотом спросила Катя Павловского.
— Давно, как сниматься перестала.
— Тихо, тихо. — Туманов впустил Островскую на участок. В темноте Катя не различала ее лица — может; и к лучшему.
— Позакрывались… Заборов понаставили… — Голос Островской звучал глухо. — А тут хоть сдохни на ул-лице…
— Галина Юрьевна, Галя, что опять случилось? — Туманов говорил тихо, мягко.
— К-каблук сломала… вот, — Островская Вдруг длинно, смачно выругалась. — Д-дома как в могиле… Темно, душно… Вы один, Костя?
— Я не один, Шура дома. Гости у нас. Осторожнее, не упадите…
Катя хотела подойти к ним, но Павловский неожиданно поймал ее за руку.
