Но то, что произошло в ночь Полининой свадьбы, разбило все ее надежды. В доме воцарился полный хаос — безобразный и всепоглощающий. И бороться с ним у Лисы не было сил.
Она настороженно прислушалась — мужские голоса по-прежнему вразнобой гудели внизу:
— Я вот сейчас в приемную позвоню областному прокурору, нет, лучше в приемную губернатора… Где телефон? Он только что тут, на диване был?
— В некоторые моменты нет ничего действеннее и сильнее, чем искренняя молитва. Надо открыть свое сердце, очистить его…
— Все, все зло сейчас от Америки. Это янки нас специально развращают. По телевизору сплошь мордобой, драки, уголовники сплошные. Да виданное ли дело, чтобы раньше в Советском-то Союзе патовые акты открыто на экране показывали? Вот люди и бесятся от этого, как звери друг на друга кидаются — убивают, насилуют…
Лиса почувствовала, что еще минута, и ее, возможно, стошнит. От всего этого словоблудия и от четвертой подряд сигареты натощак. Ей захотелось топнуть ногой и крикнуть им туда, вниз: хватит, заткнитесь! И она уже готова была спуститься и наговорить им резкостей, но…
Ее отвлек шум за воротами. С веранды второго этажа было видно, что у дома остановились красные Жигули. Из них вышел долговязый человек в милицейской форме, направился прямо к калитке и позвонил. В этом человеке Кустанаева узнала участкового Трубникова. Он приехал не один. За рулем красного жигулька был кто-то еще. Но, к досаде своей, разглядеть со своего балкона, кого это несет нелегкая в столь неурочное время, Лиса не могла.
Слаянолужье было местом живописным, но дорожные Красоты не трогали Катю. Сил ее еле-еле хватало, чтобы крутить руль и не подавать вида, что она вот-вот малодушно готова его бросить. Л Трубников словно и ничего не замечал. Для него лишние десять километров по району были просто парой пустяков. Катя уже изнемогала. С языка ее то и дело срывалось жалобное: А скоро мы приедем? А долго еще? На что Трубников снисходительно отвечал: Скоро, скоро, маленько еще осталось.
Дом Чибисовых был виден издалека. Стоял он на высоком обрывистом берегу реки Славянки в зеленой роще, где не было высоких деревьев, а только молодая поросль рябин, кленов, орешника да жимолости. Дом стоял на отшибе, в горделивом одиночестве почти в трех километрах от поселка, название которого Катя, проезжая мимо, так и не запомнила. По словам Трубникова, старожилов в поселке оставалось всего ничего, а в основном обитали дачники.
Дом был новый, добротный, краснокирпичный, двухэтажный. С фигурной, крытой настоящей черепицей крышей, стильными рамами под мореный дуб и высоким бетонным забором, выкрашенным красной охрой и затянутым сверху колючей проволокой. Забор огораживал участок в полтора гектара, на котором располагалось множество разных полезных строений: гараж, баня-сауна, тренажерный зал, летняя крытая беседка и конюшня. Все это Катя разглядела, Когда их с Трубниковым после звонка в калитку впустили внутрь. Участок был ухожен, в цветниках царил образцовый порядок, дорожка, выложенная плиткой, была чисто подметена.
Удивило Катю полное отсутствие охраны. Вместо тяжелоатлета-привратника калитку им отпер какой-то старичок — сухонький и интеллигентный, в больших роговых очках. Трубников дружески с ним поздоровался, представив Кате как Ивана Пантелеевича Кошкина. Кто был этот Кошкин и кем он доводился дому Чибисовых, Катя в этот первый раз так и не усвоила.
Кошкин, семеня старческой походкой, повел их мимо тренажерного зала и гаража к дому. На ступеньках большой стеклянной террасы, оборудованной под зимний сад, их встретила молодая женщина. Катя оценила ее моментально: около тридцати, выглядит примерно на свой возраст. Спортивная, стильная, рыжая, как лисица. С великолепными густыми волосами, небрежно подколотыми на затылке изящной заколкой от Диора. Золотистый загар, ухоженное тонкое, слегка подкрашенное лицо, гибкая высокая фигура и отличные манеры. При этом крайняя простота в одежде: белые джинсы, льняная рубашка цвета сливок, кокетливо застегнутая лишь на две пуговки, и босые ступни с безукоризненным педикюром.
