— Ой, как интересно ехать в фирменном поезде! — восторгалась Тося, сейчас при свете дня казавшаяся еще более красивой, чем ночью. Любовь к еде, конечно, приведет ее к полноте, но это будет еще не скоро. — Такой симпатичный пришелец ночью. Утром рождение ребенка. И бутылка эта. Никогда мне не было так интересно! У меня даже нет желания сходить в Усть-Манске.
— А мама? — немного обиделся Семен. — Пирогов уже сейчас гору напекла.
— Да. Конечно, — печально согласилась Тося.
Я встал, чтобы пройти поезд из конца в конец. Очень много интересного уже произошло в нем. Тося даже и не знала всего.
— Угадай, Артем, что произошло с этой бутылкой? — сказал Семен. — Товарищ пришелец вчера забыл ее захватить. Да и зачем она ему пустая? А сегодня пришел из первого купе, не этот, а другой, худощавый такой, и говорит, дайте, мол, бутылку фирменного напитку купить. Не может быть, чтобы буфет фирменным напитком не торговал. Я, конечно, отдал. Только, говорю, сполосните, а то там и чай, и молоко, и чего только еще не было. А он: молоко нам не помеха. Но все же сполоснул. Прибегает с дикими глазами и орет: «Где бутылку покупали?!» — «Пришелец, — говорю, — знакомый оставил». К черту пришельцев! В каком магазине, мол, брали? Ну я ему, понятно, все и объяснил. А он: «Бутылка-то не простая! В нее наливаешь сырую воду, а выливаешь коньяк!» Я не поверил, но у него для эксперимента все с собой. Тут же показал, бутылку оставил и ушел. Скромный. А вот у меня только газированная вода получается…
— Никаких пришельцев не бывает! И ребенок у вас не родился. Подкинули ночью. Или из детского дома. В первом вагоне детей из детского дома везут…
Я наконец двинулся по вагону к тамбуру, к тому, где располагалось купе проводниц. И к черту всякие бутылки! Кроме как с молоком. Я решил сначала пройти в дальний конец поезда, все-таки вероятность больше. Я вышел в тамбур и дернул дверь. Она поддалась очень уж легко, и на меня чуть не лег с размаха Иван.
— Э-э, — сказал я. — Раздавишь.
— Артем? Куда это ты направляешь свои стопы?
За ним стоял Степан Матвеевич, какой-то странный и удивленный.
— Вам не попадалась где-нибудь там кормящая мать? — спросил я.
— Кормящая? Да зачем тебе?
— Нужно.
— Третий вагон, место двенадцатое и двадцать седьмое. Пятый вагон, место три и сорок пять, — ответил Граммовесов.
Все-таки я пошел не в тот конец поезда.
— Да ты скажи, Артем, зачем тебе понадобилась кормящая мать?
— Понимаешь… сын у меня родился. А у Инги нет молока.
— Сын… Инга… Что-то я не замечал…
— Да я и сам не замечал. Полчаса назад только узнал.
Иван свистнул.
— Ну а чем кончилось ваше предприятие? — спросил я.
— Наше? — Степан Матвеевич шагнул вперед на место отодвинувшегося в сторону Ивана. — Наше предприятие кончилось ничем. Я не встретил ни одного знакомого. Это невероятно, необъяснимо. Словно мы перенеслись в другую реальность. Не нравится мне этот фирменный поезд.
Мы вернулись в вагон.
Кормящую мать мне помогла найти Зинаида Павловна. Она все так здорово обставила, похвалила ребенка той женщины, похлопала его по розовой попке, даже зачем-то выслушала стетоскопом, так что расчувствовавшаяся мамаша была готова на все. Да и, кажется, молока у нее действительно было с избытком. Зинаида Павловна тактично не распространялась о нашей истории, нужно, и все.
Стройотряд ехал в разных вагонах, и как только разнеслась весть о его пополнении, студенты начали являться группами и поодиночке, чтобы посмотреть на маленькое чудо. Все хорошо, но вот стройотряд-то оказался довольно большим. Меня затерли. Да и дружеского контакта у меня со студентами по-прежнему не получалось, а роль отца я играл еще плохо. Я махнул рукой и пошел к себе в купе.
Я был тревожно и непонятно счастлив. И мне было почему-то неловко перед Иваном за свое счастье, словно я уже пересек финишную ленточку, а ему еще приходилось бежать, кто знает, сколько кругов.
Степан Матвеевич вынул из портфеля какие-то бумаги, таблицы, графики и начал их тщательно изучать. Иногда он растерянно покусывал нижнюю губу.
Семян сходил в купе к проводницам и вернулся с шахматной доской, внутри которой позвякивали фигуры. Невозможность найти напарника для этой игры, видимо, не приходила ему в голову. Остатки обильного утреннего завтрака уже исчезли со стола, и на нем только потренькивал графин с сосновой веткой, Семен взглянул на меня непонимающе. Прожигать время в одиночестве было для него в диковинку.
