Финтифлюшки - страница 3
Журавлев поднял непослушную кастрюлю над миской. Володя, сцепив пальцы, обеими руками нанес сокрушительный удар по донышку, совсем как супермен в американском фильме. Журавлев услышал знакомый вздох, и вся масса нехотя переместилась в миску.
Даже опытный глаз не мог бы распознать в ней вермишель. Скорее это был пасхальный кулич, приготовленный незадачливой хозяйкой и подгоревший до черноты. Журавлев срезал ножом черную корочку, осторожно отрезал ломтик, попробовал. Все бы ничего, но не было соли. Журавлев задумчиво почесал затылок, а Леночка приготовилась плакать.
— Не ной, сделаем финтифлюшки, — неожиданно для самого себя заявил Журавлев, решив идти до конца непроторенными путями. Лицо Леночки просветлело.
— Что сделаем? — спросила она.
— Финтифлюшки. Помнишь мамину жареную булку? У нас будет еще вкуснее.
Журавлев однажды видел жену за приготовлением жареной булки. Процедура показалась ему интересной, но что-то помешало досмотреть до конца, и он чувствовал себя не совсем уверенно.
Нарезав вермишелевый кулич тонкими ломтиками, Журавлев разбил в тарелку последнее яйцо, добавил муки и сахара, плеснул молока, добросовестно посолил, размешал и начал открывать подряд коробочки со специями. Он не мог бы объяснить, почему некоторые тут же закрывал, а из других доставал понемногу того и этого. Настроение у него портилось, дурные предчувствия сгущались. Когда он растопил на сковородке сало и, обмакнув ломтики в тарелку, стал их жарить, никаких надежд не оставалось. Первую партию Журавлев даже не попробовал. Однако на всякий случай скомандовал:
— Мойте руки и садитесь.
Через три минуты он снял со сковородки вторую партию финтифлюшек — и застыл от удивления. Леночка и Володя, повернувшись, смотрели на него с затаенным восторгом, а в тарелках было пусто.
За второй партией последовала третья. Журавлев начал понимать, что ему самому ничего не достанется, и его охватила гордость, какой он не испытывал даже после успешного выступления на международном симпозиуме.
Через десять минут от финтифлюшек ничего не осталось, а Журавлев, перелив водку в чайник, принялся добывать из нее спирт. Спирта получилось значительно меньше, чем обещала этикетка, возможно, существовал какой-то не открытый еще закон перехода качества в количество. Зато горел он отлично.
Прихватив с собой табурет, Журавлев направился в детскую комнату и громко крикнул:
— А ну, в постель!
Он поставил на табурет все восемь стопочек, налил в крайнюю немного свежего спирта, обмакнул ватку на палочке и поджег. Он делал все как положено, однако стопки не хотели держаться у Володи на спине.
— А мама мажет мазелином, — с расстановкой сообщила Леночка.
Гидравлический запор! Мог бы сам догадаться. Однако легко сказать: вазелин. Журавлев и не пытался разыскать его. Он порылся на всякий случай в холодильнике, набрел на сливочное масло и решил, что подойдет. Действительно, подошло. Журавлев, не глядя, нащупывал очередную стопку, переворачивал ее над огнем и быстро ставил на спину Володи, пока не добрался до последней, в которой оставался спирт.
Голубое пламя полыхнуло в перевернутой стопке, и огненный поток хлынул на пол, перебрался на край простыни, свисавшей с кровати. По полу растекался горящий спирт, а Журавлев, как завороженный, смотрел на последние капли, которые отрывались от стекла и летели вниз.
— Конвекция… Конечно, конвекция… — бормотал он, не обращая внимания на полыхающий неровным огнем край простыни.
— Пап, а пап! — позвал Володя. — Что-то горит.
Журавлев очнулся. По полу расползалось огненное пятно. Схватив подушку с кровати Леночки, Журавлев сбил с простыни пламя и затоптал огонь на полу. Он укрыл Володю одеялом, вернул Леночке ее подушку и пошел к себе, пробормотав вместо «спокойной ночи» что-то невнятное о конвективном потоке. По бумаге побежали ровные ряды букв и цифр, теперь уже вполне послушных Журавлеву. Горящая капля перед его глазами медленно плыла вниз, и встречный поток воздуха набегал на нее, срывая пламя, и она, крошечная, зависала в этом потоке…
Все двери квартиры были раскрыты, но Журавлев не слышал, как разговаривали дети, как чмокали стопки, которые Леночка двумя руками отрывала от Володиной спины, как смолкли наконец разговоры и послышалось тихое сопенье. Он работал, и, хотя до конца было еще далеко, он уже знал, что поправочного коэффициента не будет.
