Финляндия: государство из царской пробирки - страница 23
Заключённый Петром I союз продержался лишь до середины 1730-х годов, а в 1741 году между Россией и Швецией вновь вспыхнула война. Начиная войну с Россией, шведские правящие круги надеялись вернуть утраченное. Однако их ожидало жестокое разочарование.
24 августа (4 сентября) 1742 года шведская армия, блокированная в Гельсингфорсе русскими войсками под командованием фельдмаршала Ласси, вынуждена была капитулировать. Нашими трофеями стали 30 знамён, 90 орудий, 300 бомб, 650 пудов пороха, много снарядов и другого имущества. Согласно условиям капитуляции, сдав артиллерию и припасы, шведские войска, сохраняя оружие, вернулись в Швецию — пехота на судах, кавалерия сухопутным путём. Что же касается финских полков, то им был предоставлен выбор: или вместе с остальной частью армии отправиться в Швецию, или, сдав оружие русским, разойтись по своим деревням[210].
Оказалось, что ехать в Швецию никто не желает. Как сказано об этом в записках пастора Тибурциуса, участвовавшего в войне в качестве капеллана шведской лейб-гвардии, «сегодня, 25 августа, стоял у Абоского пехотного полка, и слышал, как майор Фок спрашивал у солдат, желают ли они сопровождать его в Швецию или вернуться домой к своим рутам; все они ответили, что желают отправиться домой. Такой же ответ получен был от всех финских полков». В результате, присягнув русской императрице Елизавете Петровне, личный состав финских полков (7019 человек, из них 94 офицера) был отпущен по домам[211].
Следует сказать, что финские части и до этого отнюдь не демонстрировали чудеса воинской доблести. При встрече с неприятелем они первыми ударялись в бегство, как это произошло, например, 23 августа (3 сентября) 1741 года в сражении возле крепости Вильманстранде[212].
Массовый характер приобрело дезертирство. Особенно отличился в этом отношении полк карельских драгун, где в строю осталось всего 73 человека[213]. Впрочем, по мере приближения отступающей шведской армии к их родным местам личный состав других финских полков с лихвой навёрстывал упущенное, бросая оружие и разбегаясь по своим домам. Так, в один день из Нюландского полка дезертировал 31 человек[214].
Остававшиеся в строю финские солдаты отличались крайне низкой дисциплиной. Как пишет по этому поводу М. М. Бородкин,
«иногда они сказывались больными, но болезнь их была особого рода: в полной амуниции они шли к лодкам и отправлялись в Гельсингфорс, или же, купив вина во флоте, напивались допьяна и начинали рубить друг друга»[215].
Не отличаясь отвагой на поле боя, финские солдаты весьма преуспели в грабежах своих же соотечественников. Как свидетельствовал уже цитировавшийся мною пастор Тибурциус,
«пока шведы стояли в Веккелаксе, всё оставалось в целости, плетни, дома и проч. сохранялись неприкосновенными, но как только их сменили финны, плетни оказывались разобранными и сожжёнными, полы выламывались, уничтожались печные задвижки, разбивались стёкла»[216].
Финское гражданское население также не испытывало особых патриотических чувств к Швеции. Как вспоминал тот же Тибурциус,
«недалеко от Гельсингфорса офицеры с несколькими солдатами укрылись от непогоды в харчевне, чтоб немного обсушиться у большой печи; в это время некоторые из офицерских денщиков, сопровождавших их из Гельсингфорса, взяли за плату немного сена в пасторском доме, напротив харчевни. Это раздражило население и, несмотря на то, что подполковник приказал заплатить за всё, посетители харчевни разразились ругательствами, в которых сказалось их настроение. Да, они говорили, что готовы лучше помогать русским, чем нам, шведам. Удивлённый подобной выходкой, я сказал: не может быть, чтобы вы серьёзно утверждали это, потому что ранее, в петровскую войну, находившиеся здесь русские жгли, умерщвляли и страшно безобразничали, чего шведы, как ваши братья, не могут и не желают сделать. На это они с горечью отвечали: “Тому виноваты были шведские сиссары, партизаны, сами же русские — хороший народ”»
