Болезненно и раздражительно чувствительный к тайнам мира, Метерлинк свои размышления о жизни собрал в безнадежный вывод, по-макбетовски полный отчаяния и по-макбетовски трагичный. Шекспир, всечеловечески широкий и глубокий и при этом гораздо более здоровый душою, чем Метерлинк, высказал устами Макбета ужаснейшее суждение о жизни: «Жизнь – это сказка, рассказанная идиотом, полная ничего не значащего шума и ярости» [ Шекспир У. «Макбет» в переводе Ю. Корнеева]
· Жизнь – это только тень, комедиант, Паясничавший полчаса на сцене И тут же позабытый; это повесть, Которую пересказал дурак: В ней много слов и страсти, нет лишь смысла»
Такое суждение о жизни – абсолютно в духе психологии трагического злодея, каким является Макбет. Но бесконечно трагично для Метерлинка, что он усваивает это суждение и говорит, что это, «несомненно, последнее слово нашей истины». И еще приправляет его новыми гуманистическими, декадентскими максимами: «Нет сомнений, все мы живем, как наемные рабочие, машинально, слепо, поверхностно выполняя каждодневную работу». «Мы все вечные каторжники». «Встречали ли мы когда-нибудь живое существо, которое бы пошло не в смерть, а в другую сторону?» И наконец, свидригайловское заключение обо всем: «Жестокость и гадость – очевидный завет, основной закон природы».
Человеческая мысль от природы бесконечна для того, чтобы знать свою цель: полностью соединиться с бесконечным Богом. Если же она обходит Бога, то удаляется в солипсическо-сатанинские бездны, в которых неминуемо завершает самоубийственным отчаянием и безумием. Меланхоличный Метерлинк не может отделаться от этого самоубийственного отчаяния и мысли: «Человечеству, возможно, придет конец, когда человек переработает и исчерпает все изобретения природы, то есть когда все опробует, все предпримет, все уразумеет. Но гораздо более вероятно, что прежде всего этого человечество убьет себя своими собственными руками».
***
Прискорбно быть человеком, еще прискорбнее, если этот человек – Метерлинк, а больше всего, если Иван Карамазов. Такой человек горит в огне своего собственного отчаяния, но никак не сгорает, всегда умирает, но никак не умрет. Человек, не расширенный, не углубленный, не продолженный, не обесконеченный Богочеловеком Христом, это не что иное, как со всех сторон герметически закупоренная монада. Он никак не может преодолеть себя, переступить границы своего проклятого одиночества и вступить в транссубъективный мир. Если глаз заключен в черную сферу, зрение ему приносит только сильнейшую муку. Так же и человек, заключенный в этом универсуме, только мучается от того, то он человек. Это мучение претворяется в непреходящую радость только тогда, когда человек уверует в сладчайшего Господа Иисуса, Который горькие тайны миров услаждает вечною сладостью и открывает их волшебные глубины. А до тех пор печальные исполины мысли сходят с ума от разветвленных ощущений и от денного и нощного лицезрения бесчисленны бездн.
Достоевский как пророк и апостол православного реализма.
Я знаю Достоевского как пророка, как апостола, как мученика, как поэта, как философа. Многогранность его гения поражает. Всечеловечески широкий и глубокий, он принадлежит всем, но и все принадлежат ему. Он настолько человек, настолько всечеловек, что родственен всем: и сербам, и болгарам, и грекам, и немцам – всем людям на всех континентах. В нем есть что-то от каждого из нас, то есть каждый может найти себя в нем. Своим всечеловеческим сочувствием и любовью он свой для всех.
Мы, люди, живем в мире двойной реальности, физической и духовной. Что такое реальность физическая? Материя. А что такое материя? Сегодня есть физики, которые утверждают, что материи в действительности не существует, существуют лишь нематериальные праэлектроны и фотоны. А реальность духовная, что это такое? Душа. Что такое душа? Нечто непосредственно данное нашему существу, нечто, ни сущности, ни облика чего не знаем.
Считая материю и душу реальностью, не провозгласили ли мы реальностью нечто призрачное? Как бы мы ни хотели постигнуть реальность материи и духа, наша человеческая мысль и наше человеческое ощущение свидетельствуют об одном и только об одном: и материя, и дух сотканы из чего-то такого, что похоже на тень или на сон;
